Павел 1 здание. Архитектурная судьба Павла I

К 205-летию со дня убийства императора Павла I

Архитектурная судьба Павла I

Павел I однажды сказал: "Я хотел бы умереть на том же месте, где родился". Его желание исполнилось. Он появился на свет 20 сентября 1754 года в огромном Летнем дворце, построенном Бартоломео Растрелли, где тогда находился двор его двоюродной бабушки императрицы Елизаветы Петровны.

На месте этого сооружения, пришедшего в ветхость, Павел I повелел возвести для себя Михайловский замок, в котором он был убит в ночь на 12 марта 1801 года. В течение сорока шести лет жизни среди его увлечений архитектура занимала одно из первых мест.

Постройки, возводившиеся по повелениям этого монарха, раскрывают особенности его замыслов, пристрастий и судьбы по крайней мере в не меньшей степени, чем воспоминания современников. 7 мая 1782 года цесаревич Павел Петрович и его супруга великая княгиня Мария Федоровна, скрываясь под именами графа и графини Северных, инкогнито прибыли в Париж. Приняв участие в королевском балу в Версале и особенно насладившись приемом принца Конде в его замке Шантийи, прослушав запрещенную французской цензурой, но бывшую в большой моде "Свадьбу Фигаро", которую им прочел вслух сам Бомарше, наследник российского престола и его супруга посетили особняк генерального откупщика Лорена Гримо де Ла Реньер, считавшийся "последним криком" парижского шика. Хозяин был столь любезен, что собрал к их приезду лучших художников и декораторов для того, чтобы представить августейшим путешественникам. Знаменитый архитектурный рисовальщик Шарль Луи Клериссо, друг Джованни Баттиста Пиранези и Роберта Адама, которым восхищалась Екатерина II (когда они не ссорились из-за непомерных, по мнению императрицы, денежных претензий французского мастера), также был приглашен на этот прием. "Я несколько раз был у Вас... , -- обратился он внезапно к великому князю, -- и ни разу не застал Вас." "Мне это очень прискорбно", -- ответил Павел Петрович. "Вы меня не приняли, потому что Вы меня не хотели принять, и это с Вашей стороны очень нехорошо, я напишу... государыне, Вашей родительнице." "Прошу меня извинить", -- возразил спокойно великий князь, "но, впрочем, напишите также государыне, моей родительнице, и то, что Вы мне мешали пройти дальше". С точки зрения истории русской архитектуры разговор не был случайным. Он не только свидетельствовал о неприятии Павлом I художественных вкусов матери и его активном нежелании иметь дело с архитекторами, которые ей нравились. Речь шла об отрицании им просветительского классицизма, одним из главных представителей которого в Европе был Клериссо. Наследника престола, а затем императора раздражала холодная строгость возможно более точного воспроизведения античных образцов и недостаточная, на взгляд людей его поколения, эмоциональность архитектуры, где выражались назидательные идеи Просвещения. Жившему под навязчивым и опасным наблюдением матушкиных придворных, великому князю хотелось свободы, в том числе и в своих постройках. Он устал, уже к 1780-м годам, от откровенной ясности создававшихся по повелениям Екатерины II архитектурных аллегорий, прославлявших деяния императрицы, которые вовсе не нравились ее сыну. Увы, августейшая мать не только не щадила чувства нервного и впечатлительного наследника, но, как кажется, намеренно принижала его, нанося тяжелые оскорбления, вполне способные свести с ума человека с такой нестабильной психикой, которой отличался Павел Петрович. По крайней мере все, что можно было предпринять в этих целях с помощью архитектуры, было сделано. Когда же великий князь стал императором, он, в свою очередь, приложил большие усилия, чтобы его постройки "заговорили" на совершенно ином языке, чем тот, что использовали екатерининские зодчие.

Первым собственным жилищем Павла Петровича стала Гатчина, и облик этого ансамбля во многом воспитал его вкусы. Он получил поместье от императрицы в 1783 году, когда ему исполнилось 29 лет. Правда, на пять лет раньше, в связи с рождением первенца, будущего Александра I, ему с женой были подарены земли, на которых впоследствии построили Павловск.

Однако по традиции имение предназначалось матери младенца, великой княгине Марии Федоровне, и она определяла характер дворца и парка. В истории искусства Павловск оказался прежде всего связан с ее именем, как Гатчина - с памятью о Павле Петровиче. Сколь ни была прекрасна Гатчина, нельзя не видеть жестокости этого подарка Екатерины II. Дворец, сады, павильоны создавались там первоначально отнюдь не для наследника престола, а для страстно ненавидимого им фаворита императрицы графа Григория Григорьевича Орлова и были пронизаны воспоминаниями об этом человеке, которого Павел Петрович справедливо считал убийцей своего отца Петра III. Императрица вынудила сына жить среди мыслей о его насильственной смерти и роли в ней братьев Орловых. Гатчинский дворец начал строить в середине 1760-х годов Антонио Ринальди. Это отчасти могло примирить Павла Петровича с этой постройкой. Великий итальянец был любимцем Петра III. В Ораниенбауме архитектору пришлось работать в духе рококо прусского образца, модном при дворе воинственного короля Фридриха Великого, которому стремились подражать и Петр III, и Павел I. В Гатчине Ринальди было предложено Екатериной II использовать примеры замков Великобритании. Скорее всего, императрица видела Гатчину подобной усадьбе Бленэм, подаренной знаменитому полководцу Джону Черчиллю, герцогу Мальборо, английской королевой Анной I. Изображения этого дворца были в имевшемся у императрицы первом томе знаменитого увража Витрувиус Британикус, который ей привез из Англии младший брат фаворита Владимир Орлов. Во всяком случае, план здания с центральным корпусом, соединенным короткими полукруглыми галереями с обширными каре двух служебных корпусов, расположенных по бокам, несомненно британского происхождения. Он напоминает постройки выдающихся мастеров английского барокко сэра Джона Ванбру и Никласа Хоксмора. В них соединялись попытки использовать классические архитектурные законы с барочной театрализацией в духе зарождавшегося раннего романтизма и увлечения Средневековьем. Это особенно чувствуется в граненых гатчинских башнях, сходных с подобными элементами английской "барочной готики". Правда, Антонио Ринальди, воспитанный мастером пышного неаполитанского классицизма Луиджи Ванвителли, не мог стерпеть слишком точного подражания "английским варварам" и придал фасадам дворца итальянскую элегантность. Исключительный случай в окрестностях Петербурга -- огромное здание снраужи целиком было отделано естественным камнем -- отнюдь не редкость в Италии. Кроме того, ордера, украшающие гатчинские фасады, поставлены один над другим: внизу тосканский, затем ионический, по античной системе, возрожденной Леоном Батттистой Альберти. Тонко и отчетливо исполненные в камне, они придают дворцу неоренессансные черты. В результате в Гатчине возник необычный для времени классицизма образ, включающий в себя органическое переплетение барочных и возрожденческих, античных и "готических" оттенков. Это произошло еще при Григории Орлове, задолго до вступления Павла Петровича во владение Гатчиной. Тем не менее именно это свойство, с котором он сжился за долгие годы, проведенные в поместье, станет одной из главных черт "павловского стиля". Чувствительность великого князя сыграла для него хорошую службу. Он поддался очарованию произведений Ринальди, а затем сумел превратить стилистическую неопределенность раннего классицизма в многозначность рождающейся архитектуры романтизма. Образ замка, несколько мрачного, стоящего среди земляных укреплений и садов с живописной композицией, станет главной темой его архитектурных увлечений. Неслучайно из всех впечатлений путешествия по Европе, включавшего Австрию, Италию, Францию, Германию, самым ярким для него оказалось то, что запечатлелось при посещении замка Шантийи под Парижем, с его характерной для французского ренессанса живописностью и парковыми затеями, совмещавшими регулярность садов в духе Андре Ленотра с новейшими английскими идеями подражания естественной природе.

Павел Петрович и в садовом искусстве предпочитал смешение стилей. Это вполне заметно в Гатчине. При Орлове там был разбит парк в пейзажном вкусе при участии британских мастеров Джеймса Гэкета и Джона Буша, позже в него были включены многочисленные регулярные части - Голландский и Ботанический сады, Сильвия, сохранены огромные охотничьи угодья, разрезанные прямыми просеками.

Все это осталось до наших дней. Исчезли, увы, многочисленные необычные сооружения, связанные с военными увлечениями великого князя: разнообразные бастионы, небольшие крепости, подъемные мосты, караульни со шлагбаумами, служившие непременными атрибутами облика Гатчины в павловское время. Некоторое представление об этих сооружениях может дать дошедшая до нас крепость Бип в Павловске. Одна из немецких путешественниц передавала в своих записках:" Великий князь, который впрочем очень умен и может быть приятным в обхождении... отличается непонятными странностями, между прочим дурачеством устраивать все вокруг себя на старопрусский лад. В его владениях тотчас встречаются шлагбаумы, окрашенные в черный, красный и белый цвет, как это имеет место в Пруссии; при шлагбаумах находятся часовые... Всего хуже, что солдаты русские... наряжены в мундиры времени короля Фридриха-Вильгельма I, изуродованы этой допотопной формой...". Граф Федор Васильевич Растопчин, прославившийся впоследствии своим участием в сожжении Москвы в 1812 году, писал: "Невозможно без содрогания и жалости видеть все, что делает великий князь... По средам у него в Гатчине бывают маневры... малейшее противоречие выводит его из себя...". Такая атмосфера нагнеталась в Гатчине, и к моменту смерти Екатерины II достигла апогея. Нервность Павла Петровича увеличивалось. Он всякий день ожидал, что с ним поступят также, как с его отцом. Когда 5 ноября 1796 года в Гатчину неожиданно приехал Николай Зубов, брат последнего фаворита императрицы Платона Зубова, великий князь бросился к жене со словами: "Мы погибли!" Однако граф приехал не для того, чтобы захватить наследника престола, а чтобы сообщить ему, что императрица лежит на смертном одре. Павел помчался в Петербург и вскоре гатчинские порядки распространились на всю Россию. В архитектуре новое царствование началось с разрушений. Была уничтожена крупнейшая, недавно отстроенная екатерининская резиденция Пелла на Неве, поскольку ее символика была обращена к будущему правлению внука, а не сына усопшей императрицы. К тому же Иван Егорович Старов создал в Пелле квинтэссенцию классицизма эпохи Просвещения, с его доведенными до предела структурностью и рационализмом, в духе проектов французских мегаломанов, представлявшихся на Римские премии парижской Академии. В Царском селе был уничтожен главный элемент ансамбля, посвященного победам Екатерины II, - построенный Чарлзом Камероном Храм Памяти, где все "славные... деяния были представлены на медальонах". Гатчина и Павловск также изменились, но, естественно, противоположным образом, так, чтобы соответствовать характеру резиденций царствующего императора. Впрочем, они начали принимать подобные черты раньше, в ответ на ущемление архитектурного выражения статуса Павла как наследника престола, предпринятое его матерью при разрушении равноценного императорскому дворца великого князя в Царицыне под Москвой в 1785 году. Вскоре после этого Павел Петрович пригласил к себе на службу Винченцо Бренна, с которым связаны практически все его основные дальнейшие архитектурные начинания. За пятнадцать лет в несколько приемов итальянский мастер совершенно изменил облик Павловска. Из палладианской виллы, слитой с пейзажным парком, он создал пышный и достаточно тяжеловесный дворец, а в сад внес регулярные структуры итальянских барочных ансамблей и многочисленную скульптуру.

Принципиально иным стало отношение к античности. Исчезла легкость и поэтичность обобщенных греко-римских образов Камерона. Мощный, сочный, с отчетливым ощущением силы, монументальный образ Рима эпохи расцвета империи стал доминировать и в организации пространства, и в декоре, предельно насыщенном, обращенным к тому, что Генрих Вельфлин назвал "барочной античностью".

Даже зал Павловска, называвшийся Греческим, был сделан Бренной в духе тронных залов Палатинского дворца. Его имя говорило теперь не об интересе к искусству древней Греции, а о надежде отвоевать ее земли у турок. Подобные по смыслу и стилю изменения претерпели и интерьеры Гатчины усилиями того же Винченцо Бренна. Классицизм этого ведущего мастера Павла I представляет собой необычное, не вполне еще объясненное явление. По возрасту принадлежа к поколению Камерона и Кваренги (он родился в 1747 году) , он попал в Рим несколько раньше их и, обучаясь у великого знатока перспективных рисунков Стефано Поцци, застал последние отсветы барочных влияний, вскоре уничтоженных в Риме интернациональным кругом создателей архитектуры европейского неоклассицизма. С одной стороны он продолжил изучение античных терм вслед за Камероном, но увидел в гротесках и других остатках декора этих сооружений иную, более театрализованную античность, чем британский мастер. Он не стал фанатиком строгого античного идеала, как Камерон. Это было естественно для человека, связанного по рождению с итальянской традицией, где смена отношения к античности происходила более постепенным и менее резким путем, чем на северо-западе Европы. Кроме того работа в Польше до приезда в Россию усилила в его творчестве барочные реминисценции. Главное, пожалуй, было в том, что Бренна был способен соединить образ имперски торжественной античности с повышенной эмоциональностью предромантических увлечений. Его трудно назвать архитектором эпохи Просвещения. Скорее, в его творчестве в России удивительным образом, вследствие влияния августейшего заказчика, не хотевшего считаться с продолжительностью екатерининского царствования, время как бы сублимировалось. Он перенесся от окрашенного в барочные тона рождающегося просветительского классицизма прямо к моменту его смены ампиром, к классицизму, передающему идеи возникающего романтизма. Если Павел был первым императором романтической эпохи, то Бренна был предтечей романтического классицизма. Это объясняет их долгую близость, странную при столь вспыльчивом и переменчивом характере монарха.

Все названные свойства отношения к архитектуре этих двух людей в полной мере проявились при строительстве Михайловского замка в Петербурге. Первые наброски проекта приписывают самому Павлу Петровичу и относят к 1784 году. Вслед за ними и на основании замысла заказчика в течение пятнадцати лет было создано множество вариантов этого сооружения.

Сохранились сведения о тринадцати из них, исполненных при участии привезенного Павлом Петровичем из Франции декоратором Анри Франсуа Габриэлем Виолье, Василием Ивановичем Баженовым и, при создании осуществленного варианта, Винченцо Бренна при участии Карло Росси. Наиболее ранние версии, возможно созданные Виолье, с планом в виде квадрата, напоминали замок Шантийи, о котором уже говорилось. Затем появилась целая серия проектов неизвестного, вероятно итальянского автора, с пятиугольным планом, почти копирующий укрепленную виллу кардинала Александра Фарнезе в Капрароле, возведенную Джакомо Бароцци да Виньола. Постепенно от точного подражания этому сооружению перешли к замыслу, по стилистике напоминающему проект Кремлевского дворца Баженова. Все это делалось для Петербурга. Неожиданно Павел Петрович начал думать о строительстве этого замка в Гатчине на месте дворца Ринальди. Кажется вероятным, что чертежи такого варианта разрабатывались при участии Бренна, по крайней мере основной корпус уже стал близок к построенному. Однако огромные конюшни воспроизводили подобные службы в Шантийи, возведенные там с исключительной роскошью. Гатчинская версия была переработана Баженовым около 1792 года, а в составлении сметы на строительство участвовал Старов. Все это происходило до смерти Екатерины II. Следующий вариант вновь перенес замок в Петербург, видимо сразу же вслед за воцарением Павла I. Баженов тогда был вызван немедленно в Петербург и сделан вице-президентом Академии художеств как лицо, пострадавшее от долгой немилости прежней императрицы. Тем не менее его гатчинскую версию было поручено дорабатывать Бренне в начале 1797 года. Уже 26 февраля состоялась торжественная закладка Михайловского замка на месте Летнего дворца императрицы Елизаветы Петровны. Серебренной лопаткой сам Павел I положил первые кирпичи, сделанные из яшмы. К 8 января 1800 года, дню Святого архангела Михаила, работы были в основном закончены. Хозяину замка оставалось царствовать четырнадцать месяцев и три дня. Снаружи замок производит прежде всего впечатление темной монолитной массы, воспринимающейся издалека. Подъезд к нему предполагался по прямому проспекту между длинных, низких, симметрично расположенных корпусов конюшен и двух больших восьмиугольных павильонов, за которыми раскрывалась площадь с конным монументом Петра Великого, давно созданным Бартоломео Растрелли-старшим. Символическая надпись на монументе гласила: " Прадеду - правнук". Явное противопоставление Медному всаднику с его столь же значимым: "Петру Первому Екатерина Вторая". Павел I подчеркивал свою, в отличие от матери, кровную связь с основателем Петербурга и империи. Наконец, перед зрителем открывается фасад замка. Его композиция устремлена к середине, где между торжественных обелисков, под тяжелым фронтоном, плотно прижатым к ступенчатому аттику - единственный въезд во двор. Первый этаж представляется мощным, монументальным цоколем, у арки он покрыт крупным бриллиантовым рустом. Второй и третий этажи объединены ионической колоннадой из порфира. Края отступают вглубь, закругляются. За ними видны башни, стоящие в центре боковых фасадов. Та сторона замка, что обращена к Летнему саду, легче, приветливее, с огромным балконом на уровне второго этажа. Именно с него, когда заговорщики убили Павла I, ранним мартовским утром 1801 года его сын обратился к гвардейским батальонам, сказав, что император скончался "апоплексическим ударом", а при нем "все будет, как при бабушке". Так, все же, несмотря на упования многих, не получилось, в том числе и в области архитектуры. Павел I успел истребить в ней влияние идеологии Просвещения и бросить начатки романтических образов. Чем дальше шла история, тем усиливалось впечатление романтичности замка и его хозяина.

Российский император Павел I Петрович (1 октября 1754--23 марта 1801) -- император России (1796--1801) из династии Романовых, сын Екатерины II и Петра III. Правление с 1796 г.

Проводил централизацию и мелочную регламентацию во всех звеньях государственного аппарата; в армии ввел прусские порядки; ограничил дворянские привилегии. Выступал против революционной Франции, но в 1800 заключил союз с Бонапартом. Убит заговорщиками-дворянами.

Ранние годы

Павел Петрович не получил сколько-нибудь серьёзного образования, коим руководил Никита Иванович Панин, который имел решающее влияние на формирование характера и взглядов будущего императора. С детства отличаясь слабым здоровьем и более чем небогатыми способностями, рос крайне нервным, впечатлительным и непомерно вспыльчивым, подозрительным к окружающим его людям. Матерью, имератрицей Екатериной II, был ненавидим как ребёнок от нелюбимого мужа -- Петра III. Отстранённый ею от вмешательства в решение каких-либо государственных дел, он, в свою очередь, бесповоротно осуждал весь образ её жизни и не принимал той политики, которую она проводила. Павел считал, что эта политика опирается на славолюбие и притворство, мечтал о водворении в России под эгидой самодержавия строго законного управления, ограничения прав дворянства, введения строжайшей, по прусскому образцу, дисциплины в армии. В 1780-е увлёкся масонством.

Павел был дважды женат. В 1773, не достигнув и 20 лет, женился на гессен-дармштадтской принцессе Вильгельмине (в православии -- Наталье Алексеевне), но через три года она умерла от родов, и в том же 1776 Павел женился вторично, на принцессе вюртембергской Софии-Доротее (в православии -- Марии Фёдоровне).

Всё время обострявшиеся взаимоотношения Павла с матерью, которую он подозревал в соучастии в убийстве своего отца -- Петра III, привел к тому, что Екатерина II подарила сыну в 1783 Гатчинское имение (то есть «отселила» его от столицы). Здесь Павел завёл обычаи, резко отличные от петербургских. Но за неимением каких-либо иных забот сосредоточил все свои усилия на создании «гатчинской армии»: нескольких батальонов, отданных под его командование. Офицеры в полной форме, парики, теснейшие мундиры, безупречный строй, наказания палками или шпицрутенами за малейшие упущения и никаких штатских привычек -- такова была павловская Гатчина.

В 1794 императрица решила устранить своего сына от престола и передать его старшему внуку Александру Павловичу, но не встретила сочувствия со стороны высших государственных сановников. Смерть Екатерины II 6 ноября 1796 открыла Павлу дорогу на трон.

Внутренняя политика

Своё царствование начал с ломки всех порядков материнского правления. Отменил петровский указ о назначении самим императором своего преемника на престоле. Указом о «трёхдневной барщине» запретил помещикам отправление барщины по воскресным дням и более трёх дней в неделю. Закон никогда не применялся на практике, но вызвал негодование помещичьей России. Не зная истинного состояния российских сословий, Павел счёл, что положение помещичьих крестьян-крепостных лучше, чем участь крестьян казённых, и роздал 600 тысяч душ казённых крестьян в частное владение, чем вызвал ненависть с их стороны

Существенно сузил права дворянского сословия по сравнению с теми, что были пожалованы Екатериной II, а порядки, заведённые в Гатчине, были перенесены на всю российскую армию. Жесточайшая дисциплина, непредсказуемость и произвол императорских капризов привели к массовым увольнениям дворян из армии, особенно офицерского состава гвардии (из 182 офицеров конногвардейского полка в 1786 к 1801 остались только двое).

В правление Павла I возвысились гатчинские выходцы, подхалимы и карьеристы, -- Аракчеев, Кутайсов, Обольянинов.

Недовольство во всех слоях общества нарастало. Не чувствуя и не понимая этого, Павел I запретил выезд молодых людей за границу на учёбу, из-за границ был закрыт ввоз книг, вплоть до нот, закрыты частные типографии. Дошло до того, что устанавливалось время, когда в домах полагалось тушить огни. Из русского языка изымались слова «гражданин», «отечество» и др.

Подозрительность и недоверчивость Павла достигли апогея, он не верил даже членам своей семьи и собирался передать престол племяннику Марии Фёдоровны, вюртембергскому принцу Евгению, устранив наследника -- своего сына Александра.

Следует отметить, что в целом короткое царствование Павла I, его политика и личность некоторыми историками оцениваются совершенно иначе. Например, Натан Эйдельман считает Павла умным, последовательным и прогрессивным политиком, не понятым своим временем. Большинством современных историков эта точка зрения не разделяется.

Внешняя политика

Отличалась бессистемностью и произволом. Россия меняла союзников в Европе как перчатки. Незадолго перед смертью Павел послал в поход на Индию войско Донское -- 22 507 человек без обоза, припасов и какого-либо стратегического плана. Поход был отменён сразу после гибели Павла

Заговор и смерть

Павел I был задушен в собственной спальне 11 марта 1801 в Михайловском замке. В заговоре участвовали Аграмаков, Н. П. Панин, вице-канцлер, Л. Л. Бенингсен, командир Изюминского легкоконного полка П. А. Зубов (Фаворит Екатерины), Пален, генерал-губернатор Петербурга, командиры гвардейских полков: Семеновского -- Н. И. Депрерадович, Кавалергардского -- Ф. В. Уваров, Преображенского -- П. А. Талызин.).

Культура России в XVIII в.

Зарождение высшего образования принято связывать с именем Петра Великого, с учреждением им Навигацкой школы в Москве в 1701 г. В 1725 г. был основан Петербургский университет, в 1755 г. -- Московский, в 1783 г. появилось Горное училище (ныне Горный институт в Петербурге) -- первое высшее техническое учебное заведение России. При Екатерине II впервые возникла стройная система народного образования, в основе которой были начальные училища. Священников стали готовить в духовных семинариях, а светское гражданское образование получали в гимназиях. Образование носило сословный характер. Смольный институт давал образование преимущественно дворянским девочкам. Для основной массы населения получение образования было весьма проблематичным. В 1725 г. была основана Академия наук. Первым музеем стала Кунсткамера. В области техники русские изобретатели работали в русле общеевропейских, особенно английских усилий. Иван Ползунов изобрел паровую машину. Иван Кулибин придумал массу оригинальных механизмов и конструкций, которые использовались царским двором. Выдающимся изобретателем оригинальных станков, механизмов был А. К. Нартов. Печатное слово обретало все большую значимость. При Петре I появились первая газета -- «Ведомости», журнал, новые типографии. Во второй половине XVIII в. в поэзии заметный след оставили Г. Р. Державин, М. В. Ломоносов, В. К. Тредиаковский, в прозе -- Д. И. Фонвизин, М. Новиков, А. Н. Радищев. Публицистом и литератором была Екатерина II. При ней был составлен словарь русского языка. В новой столице -- Санкт-Петербурге -- велось крупномасштабное строительство по единому архитектурному замыслу. Детальная разработка первого плана Северной столицы осуществлена П. М. Еропкиным. Еще при Петре I Д. Трезини построил Петропавловскую крепость, здание Двенадцати коллегий, Летний дворец. В 1703-1760-х гг. в архитектуре преобладал роскошный, яркий, в чем-то вычурный стиль барокко. В этом стиле крупнейшим мастером Ф. Б. Растрелли были построены Зимний дворец и Смольный монастырь, Екатерининский дворец в Царском Селе и Большой дворец в Петергофе. С 60-х гг. XVIII в. до 40-х гг. XIX в. преобладал классицизм. В. И. Баженов построил Пашков дом в Москве, Инженерный замок в Петербурге. М. Ф, Казаков в этом стиле выстроил старое здание Московского университета и Дворянского собрания с Колонным залом в Москве. В Петербурге классиком классицизма являлся Д. Кваренги. В XVIII в. плодами культуры, поверхностной вестернизации пользовалась меньшая часть общества.

Трёхчастный мост

Кленовая улица

Два павильона Кордегардий Михайловского замка

Архитектура дворца нехарактерна для Санкт-Петербурга XVIII века. Строгим изяществом своего стиля замок скорее напоминает средневековую крепость, он является единственным в России дворцовым сооружением в стиле романтического классицизма.

Своеобразный облик этого здания, сочетающий в себе противоречивые архитектурные тенденции и стилистические приемы, ставит его особняком в общем русле развития русского классицизма. Однако, именно Михайловский замок воспринимается как самый выразительный символ павловской эпохи. В его облике явственно воплотились художественные вкусы и своеобразие личности владельца и главного творца — императора Павла I

Южный (главный) фасад

Центральная часть южного фасада контрастно выделена поднятым на высокий цокольный этаж портиком из четырех сдвоенных ионических колонн красного мрамора с богато украшенным скульптурным фронтоном и аттиком над ним.

Его украсил барельеф «История заносит на свои скрижали славу России», выполненный скульптором П. Стаджи. Также на этом фасаде была расположена изменённая библейская цитата (изначально отнесённая к Богу, а не к монарху) — Дому твоему подобает святыня Господня в долготу дней.

Подчеркнуто монументален, репрезентативен главный южный фасад. Торжественный строй его колонн и гигантские обелиски напоминают колоннаду Лувра и ворота Сен-Дени в Париже.

Противоположный главному северный фасад, обращенный Летнему саду, разработан как парковый.

В его центре расположена широкая украшенная скульптурой лестница, ведущая в лоджию входа с парной мраморной колоннадой тосканского ордера, поддерживающей террасу. Фасад завершен богато декорированным аттиком.

Открытую террасу этого фасада поддерживает мраморная колоннада, использована и широкая лестница, украшенная статуями Геркулеса и Флоры.

Западный и восточный фасады, согласно проекту Баженова, были трактованы однотипно как подчиненные.

Западный фасад

Восточный фасад

В сторону Садовой улицы выступает фасад дворцовой церкви, которая увенчана типично петербургским шпилем.

Известный своей требовательностью к показному эффекту в дворцовой жизни и парадам, Павел буквально «нашпиговал» Михайловский роскошью и богатством. Они источаются как от самих интерьеров (малахит, разные породы мрамора, лазурит, яшма), сочетающих монументальную роспись и деревянную резьбу, изумительную лепку и бархатную обивку с серебряным шитьем, так и от произведений искусств наличествовавших в этих стенах.

8 ноября 1800 г., в день святого Архангела Михаила, состоялось торжественное освящение замка и его церкви, а в феврале 1801 г. Павел вместе со своей семьей переехал из Зимнего дворца в Михайловский замок.

Великий князь Павел Петрович и Великая княгиня Мария Федоровна с сыновьями Александром и Константином; предположительно К.Хойер, 1781 г.

Герард фон Кюгельген. Портрет Павла I с семьёй. 1800

Иоганн Баптист Лампи-младший Конный портрет императора Павла I c сыновьями Александром и Константином, а также палатином Венгерским Иосифом. 1802 г

Мари́я Фео́доровна ; до перехода в православие — София Мария Доротея Августа Луиза Вюртембергская (нем. Sophia Marie Dorothea Augusta Luisa von Württemberg; 14 октября 1759, Штеттин — 24 октября 1828, Павловск) — принцесса Вюртембергского дома, вторая супруга российского императора Павла I. Мать императоров Александра I и Николая I.

Александр Рослин. Портрет Великой княгини Марии Федоровны

Мария Фёдоровна вскоре после свадьбы. Портрет Александра Рослина

М.Ф.Квадаль. Коронование Павла I и Марии Фёдоровны

Maria Fedorovna by Élisabeth Vigée-Lebrun (1755-1842)

Владимир Боровиковский (1757-1825) Портрет Великой княгини Марии Федоровны (1759-1828)

Вуаль Жан Луи - Портрет великой княгини Марии Фёдоровны

Доу Джордж (1781-1829) Портрет императрицы Марии Федоровны

Чуть больше месяца замок был царской резиденцией. "Здесь я родился, здесь хотел бы и умереть" - этим словам императора Павла I суждено было стать пророческими. 11 марта 1801 г. император Павел I был убит в своей спальне в Михайловском замке, став жертвой дворцового заговора. Утром следующего дня августейшая фамилия вернулась в Зимний дворец.

Убийство императора Павла I, гравюра из французской исторической книги, 1880-е годы

Мария Фёдоровна во вдовьем наряде

Надгробие Павла I и Марии Фёдоровны в Петропавловском соборе

Михайловский замок полон легенд и загадок. Поговаривают, что после убийства в нем гулял призрак убиенного императора , которому монах Авель пророчествовал также о судьбе всего рода Романовых и державе Российской. Конверт с этим пророчеством надлежало вскрыть по завещанию Павла в день столетней годовщины его смерти , и хранился он в другом замке - в Гатчине , пригородной резиденции императора.

В течение двух десятилетий Михайловский замок использовался для проживания частных лиц, здесь были обустроены казенные квартиры для ведомственных чиновников, находились различные учреждения.

Павел I на портрете работы С. Щукина

В 1822 г. указом Александра I здание было передано Главному инженерному училищу, давшему замку новое название - "Инженерный". На протяжении целого столетия училище перестраивало бывшую императорскую резиденцию для своих нужд. В середине XIX в. по приказу Александра II на месте бывшей спальни Павла была устроена церковь святых апостолов Петра и Павла, частично сохранившаяся до наших дней.

Портрет императора Павла I — Николай Аргунов

В стенах Инженерного военного училища получили образование Ф.М. Достоевский, Д.В. Григорович, И.М. Сеченов, Ц.А. Кюи и многие другие.

В.Л. Боровиковский. Портрет Павла I

В 1991 г. здание Михайловского замка было передано Государственному Русскому музею . С этого времени ведется комплексная реставрация единственного в своем роде архитектурного памятника.

Владимир Лукич Боровиковский

Одна из легенд Михайловского замка связана с цветом его стен: согласно одной из версий, он был выбран в честь перчатки фаворитки императора Анны Гагариной (Лопухиной) . По другой — это был традиционный цвет мальтийского ордена. Вслед за выбором царя цвет вошел в моду, и на некоторое время фасады некоторых петербургских дворцов перекрасили в тот же цвет.

Анна Лопухина (Гагарина) — фаворитка императора

Когда Русский музей занялся реставрацией дворца, стены замка были кирпично-красного цвета, к которому давно привыкли горожане, считая именно его первоначальным, тем более, что он совпадал с цветами Мальтийского ордена. Но остатки первоначальной краски реставраторы обнаружили под штукатуркой дворцового фасада, и этот трудно определяемый цвет (розовато-оранжево-желтый) сильно отличался от привычной расцветки, подтверждая историю о перчатке.

Павел I в короне, далматике и знаках Мальтийского ордена. Художник В. Л. Боровиковский

В 2001-2002 гг. проведена уникальная по сложности реконструкция части фортификационных сооружений, ранее окружавших замок, - открыты фрагменты Воскресенского канала и Трехпролетного моста, сохранившиеся под землей. Научно-исследовательские и археологические работы позволили осуществить реконструкцию инженерно-технического комплекса XVIII в. - одного из центральных архитектурных ансамблей Петербурга времен Павла I.

С. Тончи Портрет Павла I в одеянии гроссмейстера Мальтийского ордена

В отреставрированных залах теперь расположены постоянные экспозиции, проходят временные выставки.

Павел I - Владимир Боровиковский

Загородные резиденции Павла I

В БЛЕСТЯЩЕМ РЯДУ ПЕТЕРБУРГСКИХ пригородов, одни названия которых вызывают светлое, словно в детстве, предощущение праздника, пожалуй, только Гатчина стоит несколько особняком. То ли в силу ритмической четкости самого названия, волей-неволей произносимого с оттенком известной армейской определенности. То ли в силу навязчивой ассоциации с судьбой великовозрастного наследника престола Павла Петровича, гатчинского затворника, вспыльчивого и подозрительного, в лютой, почти физиологической ненависти к своей матери ожидавшего в Гатчинском дворце своего звёздного часа. Так или иначе, но Гатчина кажется более пригодной для военных парадов и демонстраций, нежели для массовых воскресных гуляний.

Впервые Гатчина упоминается в Новгородской писцовой книге в 1499 году как село Хотчино. По мнению большинства исследователей, этот топоним восходит к древнему новгородскому имени Хот. Фантастические попытки произвести его от немецкого «hat Schone» – «имеет красоту», от контаминации чужеземного «Got», то есть «Бог» и русского «чин», или от славянского корня «гать», что означает настил из брёвен или хвороста для проезда через болотистое место, не прижились. Все они остались не более чем предположениями.

В 1712 году Петр I дарит Гатчину своей любимой сестре Наталье Алексеевне. Затем оно последовательно переходит: к лейб-медику Блюментросту, дипломату и историку князю Куракину и, наконец, в 1765 году становится собственностью гвардейского богатыря Григория Орлова, получившего в подарок от коронованной любовницы графский титул, 45 тысяч душ государственных крестьян и огромные охотничьи угодья в Гатчине.

Гатчинский дворец во времена Павла

Тогда же Орлов начинает работы по благоустройству парка, одним из первых украшений которого стала беломраморная колонна, подаренная графу Екатериной. Колонну изготовили в Петербурге, перевезли в Гатчину и установили на искусственном холме в Английском саду. Скорее всего, первоначально колонна обозначала границу сада, а мраморное изваяние орла на её вершине было не более, чем данью признательности владельцу Гатчины, в фамильный герб которого входило изображение этого крылатого хищника. Колонна находилась в начале длинной просеки, ведущей к Белому озеру Уже при Павле Петровиче перспективу этой просеки замкнули павильоном, колоннаду которого, вероятно, следуя строгим правилам композиционного единства, тоже увенчали мраморным изображением орла. Возможно, это и дало повод объединить разновременные постройки во времени и закрепить в народной памяти романтической легендой. Будто бы однажды во время охоты в собственном парке Павел счастливым выстрелом сразил высоко парящего орла, и в память об этой царской охоте на месте падения орла возвели Колонну, а там, откуда прогремел выстрел, – Павильон.

В конце 1770-х годов в Гатчинском парке на западном берегу Белого озера был установлен декоративный обелиск, вытесанный из бело-розового мрамора. По преданию, он сооружен в честь брата владельца Гатчины – Алексея Орлова-Чесменского, в память о победах русского флота над турецким, одержанных под его руководством.

Ко времени первого владельца Гатчины относится и сооружение грота, известного как Грот «Эхо». Чисто декоративное парковое сооружение на берегу Серебряного озера на самом деле представляет собой выход из подземной галереи, которую соорудил Григорий Орлов между дворцом и озером, будто бы для того, чтобы не оказаться застигнутым врасплох в случае неожиданной опасности. Со временем эта функция подземного хода была забыта, а о Гроте начали говорить как об уникальном акустическом сооружении, насладиться эффектами которого специально приезжали из Петербурга. Рассказывали, что, если вы произнесёте какую-нибудь фразу, «она сейчас же бесследно пропадёт, но секунд через сорок, обежав по разным подземным извилинам лабиринта, вдруг, когда вы уже совсем позабыли о ней, огласится и повторится с необъяснимой ясностью и чистотой каким-то замогильным басовым голосом». Говорят, что если придать вопросу ещё и поэтический ритм, то эхо тут же подхватит правила игры и ответит тем же:

В собственность Павла I Гатчина перешла в 1783 году. Екатерина II, стремясь удалить наследника от двора, специальным указом подарила ему «мызу Гатчино с тамошним домом», строительство которого по проекту Антонио Ринальди уже завершилось. Дворец представлял собой нечто среднее между английским замком времен крестоносцев и загородной северо-итальянской виллой. Суровому внешнему облику дворца Ринальди сознательно противопоставил изысканную и утончённую внутреннюю отделку, при создании которой проявил необыкновенное мастерство и изобретательность. Над камином приёмной залы был помещен античный фрагмент. По преданию, первоначально он принадлежал одному из памятников Траяну, затем был перенесен на арку Константина. Оттуда какая-то шайка грабителей его сорвала и продала графу И.И. Шувалову, путешествовавшему в то время по Италии.

В полном соответствии с характером владельца, дворец окружен мистическими тенями, связанными с именем Павла Петровича. Так, по дворцу бродит призрак женщины, и шорох её платья можно услышать в ночных коридорах. Будто бы это тень подруги императора, фрейлины Екатерины Нелидовой. А под окнами дворца, где покоятся останки его любимых лошадей и собак, ночью «можно услышать топот коней и собачий лай».

По воспоминаниям очевидцев, почти через сто лет после описываемых событий великая княгиня Ольга Александровна и будущий император Николай II, которые в детстве жили в Гатчинском дворце, неоднократно встречались по ночам в дворцовых залах с тенью «убиенного императора». Оба «мечтали увидеть призрак прапрадеда» и одновременно смертельно боялись этого.

В 1790-х годах в Гатчине работал один из интереснейших людей того времени, одарённый поэт и переводчик, незаурядный гравёр и художник, изобретатель и общественный деятель Николай Александрович Львов. В истории Петербурга он остался прежде всего как автор Невских ворот Петропавловской крепости и уникального глинобитного Приоратского дворца в Гатчине, а также упоминавшихся уже нами зданий Троицкой («Кулич и Пасха») и Ильинской церквей. В Петербурге, впрочем, есть ещё одно сооружение, авторство которого, по легенде, принадлежит Львову. Это так называемая «Уткина дача», построенная якобы Львовым на Малой Охте для А.А. Полторацкой, с дочерью которой Елизаветой Марковной, будущей женой Алексея Николаевича Оленина, мы ещё встретимся. Опять же, по легенде, этому браку в немалой степени способствовал архитектор.

Николай Александрович Львов

По проекту Львова в Гатчинском парке был сооружен земляной Амфитеатр с ареной, напоминающий древнеримский театр в миниатюре и предназначенный для состязаний, подобных римским турнирам. По преданию, на арене Амфитеатра, диаметр которой составлял 65 метров, устраивались петушиные бои.

В это же время Львов создал в Гатчине любопытное гидротехническое сооружение для «представления морских сражений» – каскад. Один из его бассейнов опять-таки повторял в миниатюре античный бассейн в Сиракузах.

Об этом каскаде сохранилась легенда, рассказанная в своё время дочерью архитектора Еленой Николаевной Львовой. «Однажды, гуляя с Обольяниновым по Гатчине, Николай Львов заметил ключ, из которого вытекал прекрасный ручеек.

– Из этого, – сказал он Обольянинову, – можно сделать прелесть, так тут природа хороша.

– А что, – отвечал Обольянинов, – берёшься, Николай Александрович, сделать что-нибудь прекрасное?

– Берусь, – сказал Львов.

– Итак, – отвечал Обольянинов, – сделаем сюрприз императору Павлу Петровичу. Пока ты работаешь, я буду его в прогулках отвлекать от этого места.

На другой день Н.А. Львов нарисовал план и принялся тотчас за работу: он представил, что быстрый ручей разрушил древний храм, остатки которого, колонны и капители разметаны по сторонам ручья. Кончил, наконец, он работу, привозит Обольянинова, и тот в восхищении целует его и благодарит.

– Еду за государем, а ты, Николай Александрович, спрячься за кусты, я тебя вызову.

Через некоторое время верхом, со свитою своею, приезжает император, сходит с лошади и в восхищении всех хвалит. Обольянинов к нему подходит, говорит что-то на ухо; государь его обнимает, ещё благодарит, садится на лошадь и уезжает. А Львов так и остался за кустом и никогда не имел духа обличить Обольянинова перед государем».

Гатчина. Приоратский дворец

Одной из архитектурных жемчужин, созданных Львовым в Гатчине, является Приоратский дворец, целиком построенный из глинобитного кирпича. Во дворце находился кабинет приора Мальтийского ордена, обязанности которого возложил на себя Павел I. Существует легенда о подземном ходе, будто бы прорытом по указанию Павла между его кабинетом в Часовой башне Гатчинского дворца и кабинетом в Приоратском дворце. В конце XVIII века кабинетные часы были приобретены и для Приоратского дворца. После смерти Павла часы вдруг остановились и долгие десятилетия не ходили. Сменявшие друг друга владельцы дворца о часах вроде бы позабыли. И только 27 сентября 2002 года, когда в Приоратском дворце был открыт музей, они вдруг пошли.

Одной из неразгаданных тайн павловского времени остаются отношения Павла I с камер-фрейлиной императрицы Марии Фёдоровны Екатериной Нелидовой. Кем была для императора эта женщина – пылкой любовницей или «духовным другом», как он сам её называл, остается загадкой на протяжении вот уже почти двух столетий. Пусть слабый, но все-таки хоть какой-то свет на их взаимоотношения проливают легенды двух павильонов в Гатчинском парке. Один из них – это Павильон Венеры, выстроенный на так называемом острове Любви. Павильон выкрашен в любимый цвет Нелидовой, зелёный. В народе Павильон известен как «памятник их любви».

Другое парковое сооружение называется Портал «Маска». Предположительно он построен по проекту архитектора В. Бренны в 1796 году. Декоративный классический портал прикрывает собой павильон, имитирующий поленницу берёзовых дров. Внутри этого романтического сооружения скрывается роскошный альков. Если верить легендам, он служил местом интимного уединения Павла и Екатерины Нелидовой.

12 декабря 1777 года 101 пушечный выстрел известил граждан Российской империи о рождении старшего сына Павла Петровича и Марии Фёдоровны, Александра. И без того трудные взаимоотношения Павла с матерью ещё более осложнились. Подозрительный Павел не без основания увидел в собственном сыне серьёзного конкурента на пути к престолу, а Екатерина, в свою очередь, восприняла рождение Александра чуть ли не компенсацией, ниспосланной ей Богом за нелюбимого сына. Однако внешне всё выглядело пристойно. Растроганная императрица-бабушка в ознаменование столь радостного события подарила Павлу огромную территорию вдоль судоходной речки Славянки с двумя деревушками, насчитывавшими «117 душ обоего пола». Деревни объединили под общим названием – село Павловское.

В то время на территории нынешнего Павловска был густой непроходимый лес, в котором любили охотиться владельцы Царского Села как в елизаветинские, так и в екатерининские времена. На высоком живописном берегу Славянки в изобилии водилась дичь. В хижине якобы жил некий старик-инвалид, «местною легендою пожалованный в какие-то таинственные отшельники». Государыня, по преданию, любила посещать этого монаха. Но однажды он скрылся, оставив в хижине на столе три деревянные ложки, три тарелки и кувшин. При Павле Петровиче и Марии Фёдоровне внутри хижины сохранялась эта домашняя утварь и висел портрет легендарного старика-отшельника, облачённого в монашескую рясу и читающего книгу.

Для удобства многолюдных охотничьих кавалькад в лесу были прорублены просеки и выстроены два домика. Один из них – двухэтажный Крик – находился на высоком берегу реки вблизи будущих Двенадцати дорожек, другой – Крак – невдалеке от остатков древнего шведского укрепления, о котором мы уже говорили. Впоследствии на его месте архитектор Винченцо Бренна возвел крепость Бип. Оба домика были необычайно скромны, обставлены простой мебелью, но содержали всё необходимое для короткого отдыха высокородных охотников. Существует предание, что Криком домик был назван «вследствие крика, слышанного на этом месте великим князем Павлом Петровичем». Но, скорее всего, не следует искать смысла в названиях обоих домиков. Такие шутливые имена были в то время весьма модны. Известно, например, что в Германии, в поместье герцога Вюртембергского близ Ростока также существовал домик Крик.

Павловск. Дворец и памятник Павлу I перед ним

Подобных павильонов в Павловском парке было несколько. Например, по желанию Марии Фёдоровны возникла так называемая Хижина пустынника – романтическая затея, напоминавшая ей родину – Монбильяр, в парке которого была такая же хижина. По легенде, в ней некая цыганка нагадала Марии Фёдоровне «дальнюю дорогу, расставание со всеми родными и прекрасного принца, за которого она выйдет замуж».

В конце Тройной липовой аллеи, чуть в стороне от неё, на небольшой живописной поляне, стоит романтическое эффектное сооружение, сложенное из диких валунов. Это так называемая Молочня – павильон, построенный также по желанию Марии Фёдоровны архитектором Камероном. Первоначально Молочня предназначалась для содержания голландских коров, подаренных, согласно легенде, Екатериной II своей невестке с тем, чтобы, заинтересовав хозяев Павловска сельским хозяйством, отвлечь наследника от большой политики. Простота внешнего облика Молочни резко контрастировала с её внутренним убранством. По сути это был обыкновенный коровник. Внутри него находилась комната для отдыха, где уставшие и проголодавшиеся придворные могли выпить кружку парного молока из большой фарфоровой японской вазы с серебряным краном и отдохнуть в золочёных креслах.

В 1796 году великовозрастный наследник престола становится императором. Нетерпение, с каким он ожидал своего звёздного часа, превратилось в поспешность, с которой он начал всё в государстве переиначивать. Последовали смена министров и реорганизация армии, опала одних и возвращение из ссылки других, запреты на то, что ещё недавно дозволялось в обществе, и, напротив, разрешение всего, что при Екатерине имело нелегальный характер. И всё это исключительно для того, чтобы досадить матери. Посмертно.

Павловск. Колоннада Аполлона

В Павловске от должности главного архитектора отстраняется любимец покойной императрицы Чарльз Камерон и на эту работу приглашается Винченцо Бренна. Екатерининский дворец в Царском Селе предается забвению, и официальной царской резиденцией становится Павловск. И сам дворец, и подъезды к нему уже перестают удовлетворять его новому статусу. Бренна начинает спешно перестраивать дворец, возведённый Камероном.

Это нетерпение, как в капле воды, отразилось в предании, на первый взгляд, мелком и незначительном, но тем не менее сохранившем характерные особенности того времени. Поскольку перестройка дворца началась во время сильных морозов, известь приходилось растворять спиртом, который, как и во все времена, рабочие предпочитали использовать не в технологических целях, а «по прямому назначению».

Одна из самых поэтических легенд Павловского парка – легенда о Колоннаде Аполлона, построенной Камероном на высоком берегу Славянки посреди открытого луга, что полностью соответствовало представлениям древних греков о местоположении храмов, посвященных Аполлону. По настоянию Павла, желавшего постоянно видеть этот храм из окон дворцовых покоев, Колоннаду перенесли на новое место. Камерон решительно воспротивился этой идее, и установку Колоннады на новом месте поручили другому архитектору, Кваренги.

Колоннаду переместили на высокий холм, будто бы олицетворяющий гору Парнас – обиталище Аполлона, и дополнили каскадом, который, по замыслу архитектора, должен был ассоциироваться с дарящим поэтическое вдохновение Кастальским ключом. Воплощение этого поэтического замысла, как утверждает легенда, и привело к катастрофе. Однажды во время ночной грозы подмытый фундамент не выдержал, и часть Колоннады рухнула. Наутро обитателям дворца показалось, что это придало ещё большую эффектность всей композиции, и Колоннаду решили не восстанавливать, а живописно разбросанные обломки оставили там, где они упали. По одной из дворцовых легенд, проснувшись ранним утром и увидев раскрытую в сторону дворца Колоннаду, вдовствующая императрица Мария Фёдоровна будто бы воскликнула: «Это Аполлон хочет любоваться моим дворцом!»

По другой легенде, молния ударила в Колоннаду ещё тогда, когда она находилась на открытом лугу, и жители Павловска приходили любоваться удивительным творением стихии.

Остается добавить, что ни один серьёзный историк ни о какой грозе, вмешавшейся в замысел архитектора, вообще не упоминает, а такие признанные авторитеты, как Владимир Курбатов и Игорь Грабарь, считали, что эти разрушения сделаны намеренно, с тем чтобы придать Колоннаде более выразительный вид. Тем более, что имитация древних развалин в то время была очень модной. Свидетельством этому только в Павловском парке могут служить Руинный каскад, Руины у Краснодолинного павильона и Пиль-башня.

Пиль-башню – оригинальный романтический павильон с соломенной крышей и узкой наружной лестницей на подпорках, ведущей на второй этаж, – создал в 1797 году возле декоративной водяной мельницы Винченцо Бренна. По сохранившемуся в Павловске преданию, на этом месте некогда находилась настоящая пильная мельница, оставленная будто бы Марией Фёдоровной жившему там крестьянину, которого, кстати, никто никогда не видел. Ещё про Пиль-башню рассказывают, что в комнатах первого этажа при Павле I содержались под стражей камер-пажи, наказанные «за шалости и нерадение к своим обязанностям».

Наружные стены Пиль-башни были расписаны выдающимся театральным художником и декоратором Пьетро Гонзаго, создавшим поразительно правдоподобную иллюзию разрушенной временем античной постройки. Блестящий мастер «обманных» картин, Гонзаго создавал ложные перспективы, рассказы о которых как о великолепно исполненных фокусах, восторженно передавали из уст в уста посетители парка. Говорят, что на стенах Розового павильона Гонзаго ухитрился так изобразить стекла оранжереи, за которыми были видны фруктовые деревья, что возникала полная иллюзия реальности. Существует предание, рассказанное одним французом, восторженным почитателем Павловска, будто какая-то бедная собачка «расквасила себе морду, пытаясь вбежать в несуществующее пространство другой фрески Гонзаго, написанной под библиотекой Павловского дворца». Живёт в Павловске и легенда о птицах, которые насмерть разбиваются, влетая в галерею с фресками и принимая изображения за подлинный уголок природы.

Выдающиеся архитекторы прошлого придавали исключительное значение архитектуре малых форм, соразмерных человеку Миниатюрные мостики и уютные беседки, каменные балюстрады и гранитные ступени, мраморные вазы и чугунные скамьи придавали парковым уголкам редкую выразительность. Особое место в этом ряду занимают различные ворота. Они гармонично вписываются в зелёную архитектуру и легко сочетаются с каменной. Среди многочисленных ворот Павловского парка есть легендарные. Одни из них открывают крутой спуск к Холодной бане. Чугунные пилоны этих невысоких ворот увенчаны низкими широкими вазами с фруктами. Мысль о таком украшении, согласно преданию, была подсказана «одним влюблённым, пообещавшим прекрасной дачнице, что ваза фруктов, стоявшая во время беседы на столе, сохранится навеки».

Несмотря на превращение Павловска в официальную резиденцию императора, Павловский парк в то же время оставался его семейной собственностью, и в этом качестве сохранял все приметы частной жизни. Это был обыкновенный, характерный для того времени дуализм, который проявлялся буквально во всем. Имение… но царское. Усадьба… но дворцовая, гипертрофированная до размеров гигантского парка. Здесь принимали гостей во дворце, завтракали в Вольере, музицировали в Круглом зале, отдыхали в Молочне. Здесь были площади для военных учений и светских развлечений, которые естественно уживались с алтарями скорби и уголками памяти.

Императрица Мария Федоровна

Соответственно многообразными и многожанровыми были и павловские легенды. Одну из них автор этой книги услышал из уст известного профессора-кулинара Николая Ивановича Ковалева. При Марии Фёдоровне в Павловск был приглашён один из известнейших поваров английского двора. По-русски он не понимал и поэтому «молча недоумевал» русской привычке шинковать для салата свеклу. За границей этого не знали. Но когда русские повара начали заливать салат уксусом, англичанин будто бы что-то понял и впервые разверз уста. Он воскликнул всего одно слово: «О-о, винегр!» – то есть уксус. С тех пор эта простая русская закуска, если верить легенде, и стала называться винегретом. Между прочим, во всем мире она называется «салат де рюсс».

Одним из самых интимных уголков Павловского парка при Марии Фёдоровне стал небольшой мыс, образованный прихотливым изгибом Славянки вблизи дворца. В центре мыса Чарльз Камерон установил на пьедестале «урну судьбы» из алтайской яшмы. Вокруг урны постепенно возникла идиллическая Семейная роща, образованная деревьями, которые высаживались по случаю рождения каждого члена многочисленной семьи Павла I. Родоначальником рощи был сибирский кедр, посаженный ещё в Петербурге в день рождения долгожданного наследника престола, великого князя Павла Петровича. Затем кедр перевезли в Павловск. Среди старожилов живёт предание, будто однажды во время грозы кедр был расколот, но стараниями садовника, искусно сложившего половинки дерева, снова ожил и разросся. Остается только сожалеть, что этот легендарный кедр не стал символом долголетия несчастного императора.

Императрица Мария Фёдоровна пережила своего мужа более чем на четверть века. Всё это время она безвыездно жила в Павловске, была его хозяйкой. О ней сохраняется трогательная легенда. После безвременной кончины императора Мария Фёдоровна часто в одиночестве прогуливалась в долине Мариенталь, вблизи крепости Бип. Однажды, повествует легенда, ей повстречался одинокий и печальный мальчик, долго глядевший ей вслед. Мария Фёдоровна остановилась, вернулась и попыталась заговорить с ребенком. Но обнаружила, что несчастный глух и нем. Поражённая Мария Фёдоровна прервала неудавшуюся прогулку и поспешно вернулась во дворец. Уже по дороге в голове её созрело твёрдое решение основать специальное училище, где глухонемые дети могли бы общаться с подобными себе сверстниками и учиться грамоте. И действительно, в 1820-х годах ей удалось учредить первое в России училище для глухонемых. Первоначально оно располагалось в крепости Бип, возле которой вдовствующая императрица будто бы повстречалась с маленьким горемыкой. Такое училище и сейчас находится в Павловске.