Главная / Овуляция / Появление письменности в средневековой европе. Языкознание в средневековой европе

Появление письменности в средневековой европе. Языкознание в средневековой европе

Средневековая пословица гласит: «Монастырь без книг — замок без оружия.»

Почему я вспомнила эту пословицу? Дело в том, что средневековое феодальное общество, возникшее на развалинах Римской империи, сильно отличалось от античной культуры. Интеллигенцией было духовенство, культурными центрами — монастыри. Единственным местом хранения книг были монастырские библиотеки и никакие другие. Соответственно развитие литературы приобрело в основном религиозную направленность. Это были Жития святых и монастырские хроники. Справедливости ради стоит уточнить, что некоторые монастыри сохранили литературные произведения античности. За что мы сегодня должны им сказать спасибо.

В VII веке пергамен полностью вытесняет папирус. Кожа ягнят и овец обрабатывалась уже более качественно. Лучшим пергаменом для книг считалась кожа неродившихся ягнят. Писали каламусом и гусиными перьями — penna. Были специальные кисти для золочения букв. Переписывание книг считалось спасительным и богоугодным делом. Интересный факт — в одном из монастырей хранилась в качестве реликвии рука монаха, переписавшего огромное количество книг. Эта рука считалась нетленной.

Самыми богатыми библиотеками считались библиотеки Бенедиктинского ордена, монастыря Клюни (Xв.), Картезианского, Цистерского (XIв.) монастырей. Книги были довольно дорогим удовольствием. Во избежании краж бесценных томов в некоторых библиотеках использовались длинные цепи, которые приковывались к переплетам книг.В результате чего работать с книгой монахи могли, но вынести ее за пределы здания не представлялось никакой возможности.

На снимке изображен средневековый способ хранения книг (16 век). Англия. Кафедральная библиотека в Хэрефорде .

Приведу еще один пример дороговизны книг. В XIв. в Италии учебник по грамматике Присциана в цене доходил до стоимости дома с участком земли. А простой требник был равен цене виноградника.

Особую роль в развитии книжной культуры сыграл Карл Великий. Он требовал покончить с безграмотностью монахов. Открыл «дворцовую академию» при дворе, где обучались его приближенные. Так же при дворе была открыта школа для детей знати. При поддержке Карла появилось новое учение — каролингский минускул, т.е. письмо красивым и четким почерком. Основателем этого учения считается ученый англосакс Алкуин. К доблестям Карла Великого следует отнести поддержку скриптория Турского монастыря св.Мартина. Здесь переписывались книги не только церковной направленности, но и светского содержания. Например, труды Цезаря, Тацита, Цицерона, Светония, поэтов Вергилия, Ювенала, Марциала и др. Благодаря каролингским переписчикам удалось познакомится в наше время со многими великими произведениями античности.

После Карла Великого вновь наступает упадок культуры и усиление религиозного направления.

Новый этап подъема культуры наступает с XI века, когда начались крестовые походы, формирование товарно-денежных отношений и рост городов. Развитие науки и образования требовали роста книгопроизводства. Особо следует отметить открытие университетов в XII — XIII вв. Например, Парижский и Кембриджский. А в XIV в. появились Пражский и Краковский университеты. Это сыграло огромную роль в книгопроизводстве. Первостепенной задачей перед учебными заведениями стояло увеличение экземплярности книг. К интересным фактам можно отнести то, что книготорговцы приносили особую клятву, по которой обязывали себя подчиняться распоряжениям университетского начальства. Цены на книги устанавливались учебными заведениями. Если цена завышалась, то на книготорговца накладывался штраф. Продавцы должны были отвечать «доброй вере» и церковным догматам. Разумеется, ни о какой свободной торговле книгами не могло идти и речи.

Книги переписывались преподователями университетов. Студенты переписывали книги исключительно для себя. По этой причине все книги подвергались строжайшей цензуре со стороны церкви и учебных заведений.

Отдельно следует сказать о роли духовенства в развитии книжного дела в средневековье. С одной стороны, книги имели место переписки и хранения, с другой — было не мало уничтожено книг во времена святой инквизиции. Все, что шло в разрез с христианским учением подвергалось ликвидации. Так, в 1199 г. римский папа Иннокентий III публично сжег в г.Мец все, неправильные на его взгляд, переводы священных книг. В XIII в. в Париже было сожжено 13 возов книг одновременно. В конце XVI в. подверглось уничтожению 6 тыс. книг.

В 1369 г. по приказу германского императора Карла IV были сожжены все книги Священного писания на немецком языке. Такое варварство было продиктовано желанием уничтожить книги, доступные для понимания народа. В 1431 г. каталическими священниками были сожжены все книги Яна Гуса. После этого акта последовала казнь на костре и самого автора.

Если давать характеристику средневековым книгам, то прежде всего необходимо выделить три типа этих книг:

роскошные
ординарные
дешевые или простые.

Предлагаю рассмотреть каждый тип этих книг в отдельности.

1. К роскошному типу относились такие книги, как псалтырь, Евангелие, молитвенники, часовники, бревиарии, миссалы, литературные и исторические сочинения.

2. К ординарным или обычным книгам относились учебные, обиходные («узуальные»), литургические книги, книги для индивидуального чтения (религиозные, в т.ч. нравоучительные, благочестивые) и светские (беллетрические и исторические). К самым популярным и основным учебникам относился учебник латинского языка, составленный в IV в. римским грамматиком Элием Донатом. Широкое распространение получили книги, переведенные на народные языки с латиницы. По тематике это были различные грамматики и риторики, арифметика, геометрия, астрономия и медицина. Были переведы произведения Альберта Великого, Бонавентуры, Фомы Аквинского, Дунса Скота. В конце XIII в. появились различные учебные пособия на народных языках. Например, «Сокровища» Брунетто Латини (1260) на французском языке.

Много появилось книг, предназначенных для практических целей. Если в XII — XIII вв. советы и рецепты содержались в энциклопедических изданиях (Например, «Зерцало»), то в XIV в. появились специальные руководства и справочники. Очень популярными были травники, рецептурники, книги про лечебные травы с рецептами настоек из них, книги по домоводству и т.п.

Очевидно, что народы Европы между собой общались. Так как появились разговорники. Среди самых первых разговорников был франко-фламадский под названием «Книга ремесел», изданный учителем из Брюгге в XIV в. К этому времени появились книги по строительству, механике, военному искусству.

К ординарным книгам относилась литература, предназначенная для индивидуального чтения — религиозные и светские. Например, Библия (или по отдельности Ветхий и Новый Заветы), Псалтырь, Послания апостолов, Бревиарий, псалмы, гимны, часовники, миссалы, молитвенники. Сюда же можно отнести житийные сборники, например, «Золотая легенда» Якопа из Варацце (XIIIв.)

Отдельно стоит сказать несколько слов об исторических и художественных произведениях. Образованные люди средневековья читали авторов античности и итальянских гуманистов — Плавта, Теренция, Апулея, Петрарки, Боккаччо, Пикколомини. В Германии особой популярностью пользовался сатирик Лукиан. Рыцари создавали и читали эпическую поэзию. «Песнь о Роланде» (XII в.), «Поэма о Сиде», «Песнь о нибелунгах». Были и рыцарские романы, в основном французские, «Прекрасная Мелюзина», «Тристан и Изольда». А среди английских романов были произведения о рыцарях «круглого стола» и короле Артуре.

3. К дешевым или простым книгам относились издания, предназначенные для народа, который в то время предпочитал сатиру. Огромным успехом пользовался сатирический сборник стихов С.Бранта на немецком языке под названием «Корабль Дураков». «Роман о Лисе» так же являлся сатирическим сборником, высмеивавший рыцарство и духовенство.

В XIV в. в европейских странах появляются городские хроники и книги об исторических событиях. Большинство дешевых книг были написаны на народных языках. К ним относились пассионалы («страсти»), фарсы, моралите, фаблио и популярные романы «История Александра Великого», «История разрушения Трои» и различные их вариации.

Языкознание в Средние века

Как известно, само понятие «Средние века» возникло в эпоху Возрождения и имело определенный негативно-презрительный оттенок, применяясь для промежутка времени, отделяющего Ренессанс от столь ценимой им античности. Этот «негативизм» сказался и в распространенных до нашего времени устойчивых словосочетаниях типа «мрачное Средневековье», «средневековое мракобесие» и т. п. (ср. английское Dark Ages – темные века). Подобное отношение отразилось и на истории лингвистики: вплоть до второй половины XX в., а зачастую и позднее европейскому Средневековью в научной и научно-популярной литературе, посвященной интересующей нас проблематике, отводили обычно всего несколько строк, как правило, отнюдь не хвалебного характера. Что касается собственно хронологических рамок данного периода, то традиционным началом его считали V в. (падение Западной Римской империи), а концом – XV (открытие Америки Христофором Колумбом). Впрочем, полного единства здесь не наблюдается: многие историки относили рубеж Средневековья к середине XVII в. (Английская буржуазная революция), связывая его с окончательным распадом феодальных отношений. С другой стороны, даже в пределах западноевропейского мира установление жестких временных отрезков этой эпохи достаточно затруднительно: XIV в. для Италии – раннее Возрождение, а XV в. для Англии – позднее Средневековье… Добавим к этому и специфику, характеризующую отдельные этапы внутри последнего, что также осложняет задачу создания некой общей картины средневековой лингвистической мысли. Как и в большинстве курсов истории языкознания, в нашей работе будут рассмотрены две традиции изучения языка: латиноевропейская (точнее, западноевропейская) и арабо-мусульманская; кроме того, даются сведения о разработке соответствующей проблематики в православно-славянском культурном ареале.

Языкознание в средневековой Европе

Как уже отмечалось, говоря о лингвистической традиции в средневековой Европе, подавляющее большинство историков нашей науки склонно было видеть в ней своего рода «теоретический застой», если не регресс по сравнению с античной эпохой. В этой связи назывались следующие факторы: 1. Единственным языком, изучавшимся в этот период, был латинский. Хотя согласно распространенной в католическом мире «теории триязычия», развитой в VII в. епископомИсидором Севильским (560–636), статусом «священных» пользовались также греческий и древнееврейский языки (поскольку именно на них по приказу Понтия Пилата была сделана надпись на кресте Иисуса Христа), реальная жизнь внесла в нее существенные поправки: древнееврейский изначально был чужд подавляющему большинству христианского мира и его знание в средние века (как, впрочем, и позднее) было всегда уделом немногих, а число владеющих греческим также оставалось незначительным, чему способствовала отчужденность между католической и православной церквами, завершившаяся в 1054 г. открытым разрывом. Таким образом, «триязычие» свелось к фактическому одноязычию, что, естественно, сужало круг наблюдаемых языковых фактов, а слово «грамматика» стало пониматься как синоним именно латинской грамматики. 2. Латинский язык был мертвым языком (использовался главным образом для письменного общения), и изучать его было можно лишь на основе письменных источников. Соответственно предметом обучения становились в первую очередь не звуки (фонетические), а буквы – графические элементы, т. е. собственно фонетические исследования оказались в полном пренебрежении. 3. Само изучение латинского языка проводилось в основном в практических целях, вследствие чего грамматика не столько описывала существующие факты, сколько предписывала их «правильное» употребление. Важнейшим пособием для изучения латинского языка оставались все те же грамматики Доната и Присциана либо созданные на их основе компиляции; оригинальных в собственно лингвистическом отношении трудов практически не создавалось. 4. Отождествление понятий латинской грамматики и грамматики вообще привело к тому, что даже в тех случаях, когда начинали изучаться другие языки, на них механически переносились особенности латинской грамматики, а подобного рода «латиноцентризм» неизбежно приводил к игнорированию конкретной специфики разных языков, зачастую весьма не схожих с латинским. 5. Поскольку изучение латинского языка рассматривалось как логическая школа мышления, правильность грамматических явлений стала устанавливаться логическими критериями, а логическая терминология стала даже вытеснять собственно-грамматическую, заимствованную от греко-римской античной традиции. Несмотря на, казалось бы, достаточную убедительность приведенных выше положений, в специальной литературе отмечалось, что они нуждаются в достаточно серьезной корректировке, поскольку не учитывают ряд важных моментов. Во-первых, в какой-то степени так называемые новые (т. е. живые) европейские языки также попадали в поле внимания: составлялись алфавиты, делались глоссы, выполнялись переводы, сочинялись оригинальные произведения… Сколь ни неравноправен был их статус по сравнению с латынью, но подобная деятельность, несомненно, способствовала постепенному повышению их престижа, а тем самым – подготавливала почву для их превращения в объект научного изучения. В этой связи историки языкознания обращают особое внимание на исландские трактаты XII в., в которых рассматривается вопрос об использовании латинского письма применительно к исландскому языку и в связи с этим описывалась сама исландская фонетика. К концу Средневековья эта тенденция проявилась уже достаточно отчетливо, отразившись, в частности, в знаменитых словах Данте Алигьери о том, что народный язык «благороднее» латыни, поскольку первый – язык «природный», а второй – «искусственный». Во-вторых, было отмечено и то обстоятельство, что ходячее определение латыни как «мертвого» языка, верное в том смысле, что он не являлся родным для какого-либо этнического коллектива, отнюдь не столь верно в других отношениях. «Латинский язык не был мертвым языком, и латинская литература не была мертвой литературой. По-латыни не только писали, но и говорили; это был разговорный язык, объединявший немногочисленных образованных людей того времени: когда мальчик-шваб и мальчик-сакс встречались в монастырской школе, а юноша-испанец и юноша-поляк – в Парижском университете, то, чтобы понять друг друга, они должны были говорить по-латыни. И писались на этом языке не только трактаты и жития, а и обличительные проповеди, и содержательные исторические сочинения, и вдохновенные стихи» . Кстати, это сказалось и на своеобразной «диалектизации» средневековой латыни: появляются изменения в произношении, словоупотреблении, в меньшей степени – в грамматике. В литературе описаны даже случаи, когда ученые из разных стран, говоря на «своем» варианте латинского языка, уже с трудом понимали, а иногда и вообще не понимали друг друга. Отсюда возникла необходимость соответствующей коррекционной работы: в ту же грамматику Присциана стали вноситься поправки, отражающие указанный процесс. В-третьих, с развитием средневекового мировоззрения в первую очередь философского, грамматика привлекает внимание уже и в чисто теоретическом отношении: появляются труды, в которых делаются попытки осмыслить явления языка и интерпретировать их в более широком аспекте. В этом смысле средневековых мыслителей, занимавшихся названными проблемами, можно в какой-то мере считать предтечами общего языкознания. Наконец, в-четвертых, в сочинениях авторов позднего Средневековья, когда в орбите внимания ряда средневековых мыслителей оказались и такие языки, как греческий, еврейский, арабский, стали звучать идеи о том, что помимо общей логической основы в языках имеются и довольно значительные различия, сказывающиеся, например, в трудностях при переводе (эту мысль наиболее отчетливо высказал Роджер Бэкон). Возвращаясь к вопросу о внутренней периодизации средневековой лингвистической мысли, можно отметить, что чаще всего здесь выделяют два основных этапа. Первый («ранний») охватывает промежуток времени приблизительно с VI до XII в. В качестве его отличительной особенности называют обычно процесс усвоения античного наследия и его адаптации к новым историческим условиям. Выдающуюся роль здесь сыграли такие позднеантичные авторы, как Марциан Капелла (V в.), Анций Манлий Северин Боэций (480–524), Маги Аврелий Кассиодор (490–575). Первому из них принадлежит опиравшаяся на труды Варрона и других авторов своеобразная энциклопедия в девяти книгах «Брак Филологии и Меркурия». К нему восходит сложившаяся в средневековой Европе система «семи свободных искусств», состоявшая из так называемоготривия, включавшего словесные науки (грамматику, риторику и диалектику, т. е. умение вести споры) и квадривия (музыки, арифметики, геометрии, астрономии). Таким образом, именно грамматика, понимаемая, как отмечалось выше, как искусство читать и писать, должна была служить основой дальнейшего школьного образования: характерно, что ее изображали в виде женщины, державшей в правой руке нож для подчистки ошибок, а в левой – розги для наказания нерадивых. Боэций известен как переводчик на латынь основных логических сочинений Аристотеля, заложивших основу логических учений в Европе и в значительной степени определивших разработку грамматических проблем. Кассиодором была составлена, в частности, своеобразная энциклопедическая компиляция латинских трудов по «словесным искусствам», к которым он отнес грамматику, риторику с поэтикой и логику. Как уже отмечалось, в эту эпоху канонизируются в качестве основных пособий по изучению грамматики труды Доната и Присциана. Упомянутый выше Исидор Севильский, опираясь на труды Боэция, Кассиодора и других античных авторов, составляет труд, именовавшийся «Начала, или этимологии», в котором утверждалось, что сущность вещи может быть выведена из самого ее названия, а не возникает произвольно, т. е. разделяется та точка зрения, которую высказывали в античности сторонники теории «фюсей». Соответственно этимология, по мысли Исидора, должна привести к восстановлению первичной, «истинной» формы слов. Разумеется, с точки зрения сравнительно-исторического языкознания этимологии Исидора, как и его античных предшественников, не могут претендовать на научность, хотя некоторые из них довольно любопытны. Например, ссылаясь на библейское предание о сотворении человека, он пытается установить связь между латинскими словами «homo» («человек») и «humus» («земля»). Наиболее важным моментом рассматриваемого периода принято считать относящееся к XI–XII вв. начало борьбы номинализма и реализма , в которой приняло участие несколько поколений средневековых ученых. Спор этот восходит еще к античной эпохе, и сущность его состоит в том, соответствуют или нет общим понятиям (универсалиям) какие-либо действительные явления. Теоретическим источником его послужило сочинение позднеантичного автораПорфирия (ок. 233–204), указывавшего, что для правильного понимания категорий Аристотеля необходимо знать, что такое род и вид, что такое различающий признак, собственный признак и привходящий признак, причем сам Порфирий отказался от однозначного разрешения данной проблемы: «Я буду избегать говорить относительно родов и видов, – существуют ли они самостоятельно, или же находятся в одних и тех же мыслях, и если они существуют, то тела ли это или бестелесные вещи, и обладают ли они отдельным бытием, или же существуют в чувственных предметах и опираясь на них: ведь такая постановка вопроса заводит очень глубоко и требует другого, более обширного исследования». Кроме сочинения самого Порфирия, использовались участниками спора также комментарии к нему и к Аристотелю, автором которых был Боэций. Начало дискуссии связывают с именемРосцелина из Компьена (1050–1120), который выступил с утверждением, что действительным объективным существованием обладают только единичные вещи, тогда как общие понятия, т. е. универсалии, – это только имена (по-латыни nomina – отсюда и название всего направления). Из этого Росцелин делал вывод, что универсалии представляют собой просто «звуки голоса», лишь весьма косвенно связанные с самими вещами. Роды, виды и категории, согласно Росцелину, выражают не отношение вещей, а служат исключительно для классификации одних только слов. Лишь язык позволяет создать отвлеченные слова типа «белизна», которое, в сущности, ничего не выражает, поскольку в действительности могут существовать только белые предметы. Точно так же понятие «человек» имеется лишь в языке, тогда как в действительности могут существовать лишь отдельные люди (Сократ, Платон и др.). Поскольку выводы Росцелина в определенной степени приводили к противоречию с некоторыми из церковных догматов (например, когда речь шла о сущности Троицы), они вызывали резкие возражения со стороны ортодоксальных католических философов. Особенно резко выступили против них Ансельм Кентерберийский (1033–1109) и Гильом из Шампо (ок. 1068–1121), представлявшие так называемое реалистическое направление. Согласно последнему, универсалии являются абсолютно реальными, и каждая из них целиком и полностью пребывает в любом предмете своего класса, тогда как индивидуальные различия между ними создаются внешними и случайными свойствами. Один из слушателей Гильома, впоследствии ставший его непримиримым противником, Пьер Абеляр (1079–1142), отрицая реальность существования универсалий, вместе с тем отказался и от крайнего номинализма Росцелина, отмечая, что универсалия – не просто слово, имеющее физическое звучание, но она также обладает определенным значением и способна определять многие предметы, составляющие известный класс. Таким образом, согласно Абеляру, универсалии объективно существуют только в человеческом уме, возникая в результате чувственного опыта как результат абстрагирования. Эту доктрину умеренного номинализма позднее стали называть концептуализмом. Борьба номинализма и реализма проходит сквозь всю дальнейшую историю средневековой философской мысли, причем, несмотря на враждебное отношение католической иерархии к номинализму и концептуализму (взгляды Росцелина, Абеляра и ряда других мыслителей даже поверглись осуждению), эта доктрина получила дальнейшее развитие. Для науки о языке рассматриваемый спор интересен в первую очередь благодаря тому, что в его ходе рассматривались основные проблемы, связанные с изучением семантической системы языка. Второй период развития средневековой лингвистической традиции (поздний, или «предренессансный») охватывает XII–XIV вв. Эта эпоха характеризуется как расцвет и последний закат схоластической философии , возникшей в предыдущие века. В рассматриваемый отрезок времени (во многом благодаря контактам с арабским миром и через посредство арабских переводов) западноевропейские мыслители знакомятся с рядом произведений античных авторов, в первую очередь с ранее не известными «латиноязычному» Западу трудами Аристотеля и комментариями к ним. Наблюдается и возрастание интереса к проблемам языка. Правда, историки лингвистики отмечают, что собственно в плане грамматического описания языка было сделано не так много: по-прежнему, основным авторитетом оставался труд Присциана, к которому составлялись многочисленные комментарии, и в этом плане можно отметить лишь один факт: категория имени, не расчленявшаяся в античной грамматике, была подразделена на существительное и прилагательное. Однако заметным явлением считается формирование в XIII–XIV вв. так называемой концепции философской грамматики. Первый опыт ее создания связывается с именем Петра Гелийского (середина XII в.), написавшего ее в виде комментариев к Присциану. Особую роль в развитии этого направления сыграл Петр Испанский (1210/20-1277), португалец по происхождению, ставший в 1276 г. римским папой под именем Иоанна XXI. В своем трактате «О свойствах терминов», составляющем заключительную часть принадлежавших ему «Кратких основ логики», он разрабатывает учение о суппозиции (допустимой подстановке терминов), касаясь вопроса о природе значения и отмечая важность изучения элементов языка в контексте тех комбинаций, в которых они выступают в речи. В значительной степени под его влиянием в XII–XIV вв. складывается так называемая «школа модистов» (название связанно с тем вниманием, которое ее представители уделяли вопросу о «модусах», т. е. способах значения.). К числу ее крупнейших представителей относятсяБоэций Датчанин (XIII в.), Томас Эрфуртский (XIV в.) и др. Модисты изучали прежде всего общие свойства языка, его отношения к внешнему миру и мышлению. Вслед за Петром Гелийским они рассматривали грамматику не как чисто практическую дисциплину, которая учит «правильно говорить, читать и писать», а как науку (scientia). Отмечая, что языки обладают конкретной спецификой, модисты вместе с тем применяли к ней критерий «одна для всех языков», подчеркивая тем самым ее логический характер. «Тот, кто знает грамматику одного языка, – писал один из авторов рассматриваемой эпохи, – знает сущность грамматики вообще. Если же, однако, он не может говорить на другом языке или понимать того, кто говорит на нем, это происходит из-за различий в словах и их формах, которые по отношению к самой грамматике случайны». Со школой модистов связаны также изучении вопросов синтаксического значения частей речи, их выделения и др., а сама грамматика определяется как наука о речи, изучающая правильное сочетание слов в предложениях посредством модусов означивания. При рассмотрении значения предложения средневековыми авторами использовалось также понятиедиктума - объективной части значения предложения, соотносимой с модусом как операцией, производимой мыслящим субъектом. Уже в первой половине XX в. названные термины вновь ввел в науку о языке один из виднейших представителей Женевской лингвистической школы, сыгравший выдающуюся роль в оформлении и публикации «Курса общей лингвистики» Ф. де Соссюра, – Шарль Балли.

Арабская лингвистическая традиция

Если западноевропейскому Средневековью долго «не везло» в истории нашей науки, то современное ему арабское (точнее, арабо-мусульманское, поскольку в создании его принимали участие не только арабы по рождению) языкознание, напротив, всегда занимало достаточно почетное место в историко-лингвистических трудах. Характерно в этой связи замечание создателя наиболее полной в отечественной науке хрестоматии по истории языкознания В.А. Звегинцева: «Арабы были не только хранителями культурных ценностей древнего мира, но и… глубокими и трудолюбивыми учеными, внесшими огромный вклад в развитие мировой культуры. Эта общая характеристика их научных достижений в полной мере применима к языкознанию». Начало арабской традиции относят к VII–VIII вв., когда в результате обширных завоеваний, проводившихся под знаменем новой религии – ислама, образовался Арабский халифат с центром в Багдаде, включавший в себя, помимо собственно Аравии, ряд территорий Передней Азии, Северной Африки и Пиренейского полуострова. Как и империя, созданная в свое время Александром Македонским, халифат быстро распался на ряд независимых и полунезависимых владений, в которых государственной религией было мусульманство, а официальным, деловым и научным языком служил арабский в его классической форме, закрепленной в Коране и сильно отличавшейся от многочисленных живых диалектов. Таким образом – как это имело место и в эллинистическом мире – возникла необходимость, во-первых, обучать арабскому языку многочисленные «туземные» народы, во-вторых, защищать «чистоту» классического языка от влияния языков последних (иранских, тюркских и проч.), в-третьих, уберечь его от влияния арабских диалектов, наконец, в-четвертых, объяснить те места Корана, которые были уже малопонятны. Естественно, что, обращаясь к изучению лингвистической проблематики, арабские ученые использовали достижения индийской и греческой традиций, с которыми были достаточно хорошо знакомы, но простое перенесение соответствующих понятий и категорий для описания арабского языка было невозможно ввиду его глубоких структурных отличий от греческого и санскрита. Описание отдельных грамматических явлений арабского языка относят к VII в. В первой половине VIII в. в Басре и Куфе – двух городах, находившихся в бассейне рек Тигра и Евфрата, возникли соперничавшие друг с другом грамматические школы. Основоположником первой считают Ису ибн Умара ас Сакафи, второй – Абу Джафара Мухаммеда ар-Руаси. Позднее формируется багдадская школа (первая половина X в.), важнейшим представителем которой является Ибн Джинни, и андалусская школа (XI–XIII вв.), среди представителей которой называют Мухаммеда ибн Малика и Ибн Сиду. После завоевания Багдада монголами и постепенного вытеснения арабов из Испании центр арабской науки переместился в Египет и Сирию, но здесь уже на передний план выдвигается комментаторская и популяризаторская деятельность. Из философских проблем, связанных с языком, арабских ученых занимал вопрос его происхождения, по которому наметились три основные точки зрения: а) язык сообщен Богом Адаму; б) язык возник благодаря соглашению между старцами-патриархами – родоначальниками человеческого рода; в) язык сообщен Богом Адаму в основных частях, но далее он развит людьми. В области грамматики историки языкознания называют прежде всего созданный к концу VIII в. трактат «Аль-Китаб» («книга»), автором которого был перс по рождению прозванныйСибавейхи (полное имя Абу-Бишр Амр ибн Усман ибн Канбар аль-Басри ), принадлежавший к басрийской школе и отразивший результат работы предыдущих поколений ученых, среди которых выделяют его учителя – аль-Халия ибн Ахмеда. В труде Сибавейхи содержатся подробные формулировки, касающиеся грамматических проблем, иллюстрируемые примерами из Корана и древней поэзии. Однако именно в силу своей полноты и обширности книга Сибавейхи скорее являлась ученым трудом для специалистов, что обусловило появление ряда переработок и компиляций, в той или иной степени варьировавших и популяризовавших ее положения. Основными аспектами анализа языка в арабской традиции являлись учение о словоизменении, учение о словообразовании и связанных с ним фонетических процессах и учение об артикуляции звуков и их позиционных различиях . В классификации частей речи арабы в основном следовали Аристотелю, различая имена, глаголы и частицы. Ими было четко выделено понятие специфического для семитских языков трехсогласного корня, рассматривались явления аффиксации и внутренней флексии, впоследствии повлиявшие на концепции европейских ученых, включая основоположника сравнительно-исторического языкознания Ф. Боппа. Привлекали внимание арабских ученых и такие моменты, как аналогия, влияние частоты употребления слов на их состав и т. д. Что касается синтаксиса, то обычно указывают, что хотя, с одной стороны, он был разработан относительно меньше, чем другие аспекты грамматики, однако наряду с этим именно в арабской традиции существовала наиболее разработанная синтаксическая концепция. Вместе с тем, предмет синтаксиса несколько отличается от привычного для европейцев, поскольку к нему относили и изучение окончаний слов, тогда как морфология занималась корнем с огласовками. Основной темой синтаксических изысканий арабских ученых являлось употребление в предложении тех или иных грамматических форм (падежей, наклонений и др.). В области фонетики указывают на то обстоятельство, что в отличие от представителей античного языкознания арабские грамматисты делали четкое различие между буквой и звуком, указывая на несоответствие между написанием и произношением. Единицей анализа для них были в первую очередь согласные, а также долгие гласные, тогда как краткие гласные как особые сущности не выделялись. Само описание звуков строилось главным образом на физиологическом принципе (т. е. на основе артикуляции), хотя в определенной степени принимались во внимание и акустические характеристики. Различались звуки с голосом и без голоса, протяжные и непротяжные, закрытые и открытые, а также – по степени подъема языка – «приподнятые» и «неприподнятые» звуки. Сам Сибавейхи различал шесть мест образования звуков и давал классификацию в соответствии с ними; в дальнейшем грамматисты предложили ряд достаточно точных характеристик артикуляций отдельных звуков, а также описали их комбинаторные изменения. Выделялась в арабской традиции и такая единица, как слог, образуемая из одного или реже двух согласных посредством введения огласовки, которую не всегда четко отграничивали от слога. Уделялось внимание и такому характерному для арабского языка моменту, как наличие в нем существенных диалектных различий. Так, важные диалектологические сведения содержались в работе одного из крупнейших представителей куфской школы аль-Кисаи – «Трактат о грамматических ошибках в речи простого народа». В сфере лексикологии особую роль сыграл труд упоминавшегося выше багдадского ученого ибн Джинни «Особенности арабского языка», где рассматривались наряду с собственно грамматическими такие проблемы, как связь слова и значения, употребление слов и др. Называют также труды ибн Фариса («Книга о лексических нормах», «Предания арабов о своей речи», «Краткий очерк о лексике»), в которых трактуются вопросы о словарном объеме арабского языка, классификации лексики по употреблению, исконной и заимствованной лексике, связи обозначаемого и обозначающего, полисемии, омонимии, синонимии и т. п. Наконец, рассматривая арабскую лингвистическую традицию, часто подчеркивают, что наибольшие ее достижения лежат в области лексикографии. Ее представителями был собран огромный словарный материал, представленный в различных типах словарей. Одним из основателей арабской лексикографии считается представитель басрийской школы, учитель Сибавейхи Халиль аль-Фарахиди (718–791). Словарный работой занимались и другие ученые, а наиболее известным стал словарь, составленный персом по рождению, выходцем из Шираза аль-Фирузабади (1329–1414) и названный «Камус» («Океан»), Он приобрел такую популярность, что этим словом стали впоследствии называть любой словарь. Ставя перед собой цель показать богатство своего языка, арабские лексикографы подбирали множество синонимов для своих слов (500 – для слова «меч», 1000 – для слова «верблюд» и проч.). Вместе с тем отмечалось, что далеко не всегда средневековые арабские словари соответствуют современным лексикографическим представлениям: зачастую игнорировалась диалектологическая и историческая перспектива (хотя были специальные словари устаревшей и диалектной лексики), не всегда проводилось различие между общепринятыми словами и поэтическими неологизмами некоторых отдельных авторов, не сразу утвердилась четкость и системность в самой подаче материала. Лишь после словарей аль-Джаухари и аль-Герави установился алфавитный принцип подачи материала по последней букве корня, обусловленный направленностью письма справа налево. Что касается проблемы нормы, то ею признавалось то, что зафиксировано в Коране. В случае необходимости ее дополнения (например, при отсутствии тех или иных слов или отдельных форм) грамматисты ориентировались на речь представителей наиболее «чистого» (т. е. близкого к Корану) языка, каковыми считались представители кочевых (бедуинских) племен, поскольку им меньше приходилось соприкасаться с языками других народов. Допускалось и конструирование (понимавшееся как воссоздание изначально существовавшего, но неизвестного) отдельных форм слов по аналогии, хотя и здесь, как и в античной традиции, шли споры между аналогистами и аномалистами. Существовал и компромиссный вариант, представленный у Ибн Джинна, допускавший оба способа, но отводивший речевому обиходу заслуживающих доверия информантов первенствующую роль. Что касается других языков, с которыми соприкасались арабские ученые, то хотя в той или иной степени ими могли заниматься, но подлинно достойным объектом изучения они не считались. Не было и сколько-нибудь серьезных попыток рассматривать их в сравнительном плане. Идея исторического развития языка в собственном смысле слова также осталась чужда арабской лингвистике. Считалось, что раз Коран не сотворен, а существует извечно (ведь пророк Мухаммед лишь ознакомил людей с ним), извечен и язык, на котором он написан и который не может меняться. Конечно, нельзя было не заметить, что тем не менее язык изменяется, но изменения эти (как и в других традициях) трактовались исключительно как «порча», от которой следует оберегать литературный язык. Даже Ибн Джинни, признававший, что язык создан не сразу, допускал создание новых слов, т. е. изменения в лексике, но отрицал их в грамматике. В рамках арабской традиции рассматривается и созданная во второй половине XI в. работа «богатыря тюркологии» Махмуда аль Кашгари «Диван тюркских языков». Этот многотомный труд квалифицируют как настоящую энциклопедию тюркских языков, исключительно богатую по материалу, в основу которой положено сравнение как сознательный научный принцип. Автор исходит из положения, что первоначально языки мало отличались, а само возникновение различий связанно с их историческим развитием. В труде Махмуда аль Кашгари даются сведения о грамматике и лексикологии тюркских языков, указывается на свойства морфем, отмечаются явления сингармонизма гласных и те звуковые соответствия, которые существуют между разными тюркскими диалектами. Причем чисто лингвистические сведения сопровождаются обширными данными относительно истории, фольклора, мифологии, этнографии тюркских племен. Таким образом, побуждаемый стремлением доказать равноценность родного языка с арабским Махмуд аль Кашгари фактически выступил в роли основоположника тюркологии, заявив с полным основанием: «Я писал книгу, которая не имеет себе равной. Я изложил корни с их причинами и выяснил правила, чтобы мой труд служил образцом. По каждой группе я даю основание, на котором строится слово, ибо мудрость вырастает из простых истин». Но замечательный исторический шанс создать собственную, и притом во многом опережавшую свое время тюркскую лингвистическую традицию использован не был. Труд аль Кашгари так и не послужил «образцом» для ее возникновения, поскольку оказался забытым и был открыт и опубликован в Стамбуле лишь в 1912–1915 гг.

Как общались между собой люди, например, в Западной Европе в XI-XV вв.? На каком языке или языках? Греческого или еврейского языка подавляющее большинство населения Западной Европы не знало. Латынь была достоянием ничтожного меньшинства книжников. Традиционная история говорит, что вульгарной латыни к тому времени уже не было, причем давным-давно. Современных же европейских языков еще не было (они образовались в XVI-XVII вв.).

В Эльзасе, в монастыре Кольмарии (Colmarie) печальная надпись на стене, которая повествует о том, что в 1541 г. в этом городе умерло 3500 жителей, сделана на латыни, иврите и греческом. Кто в Эльзасе когда-либо говорил на этих языках? К каким прихожанам обращена эта надпись, изготовленная в

Современный немецкий лингвист Ф. Штарк (F. Stark. Faszination Deutsch. Langen/Müller. München, 1993) утверждает, что деловым языком Европы от Лондона до Риги с середины XV был язык Ганзейского Союза - “средненижненемецкий”, который затем был вытеснен другим языком -“верхненемецким” языком реформатора М. Лютера.

Однако Дитер Форте (“Томас Мюнцер и Мартин Лютер или Начала бухгалтерии”, Базель, 1970), опираясь на документы, прямо говорит о том, что у 19-летнего испанского короля Карлоса I, будущего Императора Священной Римской Империи Карла V Габсбурга, и его родного дяди Фридриха Саксонского при их первой встрече в 1519 г. общим языком был не немецкий, не испанский и не французский.

И не латынь. А какой? При этом того же Карла в зрелом возрасте считают уже полиглотом, приписывая ему следующее крылатое высказывание о языках Европы: “С Богом я говорил бы по-испански, с мужчинами - по-французски, с женщинами - по-итальянски, с друзьями - по-немецки, с гусями - по-польски, с лошадьми - по-венгерски, а с чертями - по-чешски.

В этом высказывании содержится весьма интересная информация. Во-первых , Карл упоминает такой обособленный язык Европы как венгерский , и при этом совершенно игнорирует английский язык.

Во-вторых , Карл чувствует разницу между близкородственными славянскими языками - польским и чешским. А если учесть, что под венгерским языком в Европе еще и в XVIII в. понимали словацкий язык, то Карл V вообще оказывается тонким славистом! (См. например, Британскую Энциклопедию 1771 г., v. 2, “Language”. Население тогдашней Венгрии со столицей в Прессбурге, нынешней Братиславе, было преимущественно славянским .)

В упомянутой энциклопедии приведен потрясающий лингвистический анализ языков своего и предыдущего времени.

Нынешние романские языки - французски й и итальянский - в ней отнесены к варварскому готскому (Gothic), только “облагороженному латынью”, причем говорится об их полной аналогии с готским.

Зато испанский язык (Castellano) Британская Энциклопедия называет практически чистой латынью , противопоставляя его при этом “варварским” французскому и итальянскому. (Интересно, знают ли об этом современные лингвисты?).

О немецком или о других языках германской группы, считающихся сегодня родственными готскому, тем более о какой-либо родственности английского языка готскому в энциклопедии конца XVIII в. речи и вовсе нет .

Собственный, английский язык эта энциклопедия считает синтетическим , вобравшим в себя и греческий, и латынь и предшествующий англо-саксонский (при этом связь с уже существовавшим с начала XVI в. саксонским диалектом немецкого языка полностью игнорируется!).

Между тем, в современном английском языке явственно проступают два лексических пласта, охватывающие за вычетом позднейших интернациональных слов 90% словарного запаса: примерно две трети составляют слова, однокоренные с
балто-слявяно-германскими, с четко соотносящейся фонетикой и семантикой, а одну треть - также слова, однокоренные с
балто-славяно-германскими, но прошедшие средневековую латинизацию (“романизацию”).

Любой желающий может в этом убедиться, открыв словарь английского языка. Например, все без исключения слова, существовавшие в XVII в. и начинающиеся в английском языке на W , относятся к первой группе прямого корневого родства с балто-славяно-германскими аналогами и для них нетрудно, при желании, найти соответствие в любом из языков этой группы. Напротив, все слова , начинающиеся в английском языке на V , являются “романизированными”.

Средневековая латинизация Европы была всеобщей. Вот характерный пример из немецкого языка. Ни один глагол сильного спряжения (т.е. считающийся исконно-немецким) не начинается с P , хотя начинающихся с F или Pf существует немало.

Приведем яркий пример из итальянского языка. Синонимы pieno и folto , означающие “полный”, отражают два наречия одного и того же исходного языка с балто-славяно-германским корнем p(o)l : первое из греко-романского наречия, а второе - из германского.

То же самое характерно и для латыни. Слова complex и conflict сегодня воспринимаются как совершенно разные и независимые. Однако, в основе обоих лежит балто-славяно-германский корень pl(e)h (ср. плести ). С учетом приставки сo(n)- , соответсвующей славянской c(o)- , оба отвлеченных латинских слова восходят к первоначальному конкретному значению сплетение . И таких примеров немало.

В приведенном примере прослеживается та же самая фонетическая параллель p/f , которая была показана на примерах итальянского и немецкого языков. Это прямо говорит о том, что латинский, немецкий и итальянский языки отражают одну и ту же фонетическую картину.

Когда же и почему “Господь смешал языки”? Расслоение общеевропейского языка началось не с падением Константинополя, а гораздо раньше: с глобальным похолоданием и чумой XIV в. Не столько изоляция отдельных групп
населения, сколько цинга , явившаяся следствием похолодания, резко изменила фонетическую картину Европы.

Младенцы, зубы которых выпадали, не успевая вырастать, физически не могли произнести зубных звуков, а остальной их речевой аппарат вынужденно перестраивался для мало-мальски внятного произношения самых простых слов. Вот в чем причина разительных фонетических перемен в ареале, где свирепствовала цынга!

Звуки d , t , “th ”, s , z выпадали вместе с зубами , а распухшие от цинги десны и язык не могли выговорить стяжения двух согласных. Об этом молчаливо свидетельствуют французские circonflexes над гласными буквами. Помимо территории Франции, сильно пострадала фонетика на Британских островах, в Нижней Германии и, частично, в Польше (“пшеканье”). Там же, где цинги не было, фонетика не пострадала - это Россия, Прибалтика, Украина, Словакия, Югославия, Румыния, Италия
и далее к югу.

Наиболее распространенными языками в XVIII в. Британская Энциклопедия называет два: арабский и славянский , к коему отнесены не только нынешние языки славянской группы, (в том числе “венгерский” = словацкий), но и коринфский (Carinthian). Однако, в этом нет ничего удивительного: население п-ова Пелопоннес говорило по-славянски - на македонском диалекте.

В самой же цитируемой Британской Энциклопедии звук “s” в начале и середине слова еще передается не обычной строчной “латинской” буквой s , а готической f , например, слово success пишется как fuccefs . При этом английское произношение конечного s соответствует фонетике русского языка: энциклопедия приводит два разных произношения слова as в цитируемой в ней фразе из Шекспира “Cicero was as eloquent as Demosthenes”, где первое as транскрибируется как afs (читается “эс элоквент”), а второе, перед звонким согласным, озвончается, как и в русском, до az (читается приблизительно как “эз Демосфинз”).

Документы римско-католической церкви, в частности Турского Собора, свидетельствуют, что подавляющая часть населения, например, Италии (да и того же Эльзаса) до XVI в. говорила на Rusticо Romanо , на котором Собор рекомендовал читать проповеди, потому что книжной латыни прихожане не понимали .

Что же такое Rusticо Romanо ? Это не вульгарная латынь , иначе так бы и написали! С одной стороны, Rusticо - это язык вандалов , балто-славянский язык, словарь которого приведен, в частности, в книге Мауро Орбини, изданной в 1606 г. (Origine de gli Slavi & progresso dell Imperio loro di Mauro Orbini R. In Pesaro appresso Gier. Concordia, MDCVI).

Известно, что слово rustica обозначало в средние века не только грубое, деревенское, но и книгу в кожаном (сафьяновом, т.е. персидской или русской выделки) переплете. Язык, сегодня наиболее близкий к Rusticо - хорватский .

С другой стороны, традиционная историография гласит, что Северную Италию (и прежде всего, провинцию Тоскана ) в VII-IV вв. до н.э. населяли этруски (иначе - туски ), культура которых оказала огромное влияние на “древнеримскую”. Однако, по-шведски tysk означает “немецкий”, jute - “датчанин”, а rysk - “русский”. Tyski или jute-ryski , они же Γέται Ρύσσι Ливия и Arsi-etae Птолемея - это и есть легендарные этруски , по происхождению - балто-славяно-германцы .

В книжной латыни есть поговорка - “Etruscan non legatur” (“Этрусское не читается”). Но в середине XIX в. Ф. Воланский (Tadeuš Vołansky) č А. Чертков, независимо друг от друга, прочитали десятки этрусских надписей, пользуясь современными им славянскими языками.

Например, этрусская надпись на двусторонней камее, открытой Ульрихом Фридрихом Коппом в 1827 г. (U. F. Kopp. “De varia ratione Inscriptiones interpretandi obscuras”) гласит: “IΆW, CАВАWΘ, AΔΞNHI - Ή KΛI EΆ ΛA=CA, IδyT OΣ ТАРТАРОУ СКОТIN” ясна и по-русски : “Ягве, Саваоф, Адоней - ей! (старо-русское “воистину”) - коли его лаются (т.е. их ругают), идут в тартару скотин”. Из этой надписи очевидно и отсутствие какой-либо разницы между “греческим” и “славянским” письмом.

Коротка и выразительна надпись на глиняном шаре с изображением булавы (коллекция de Minices, Fermo. T. Mommsen. Unteritalische Dialecte. 1851): IEPEKΛE u Σ ΣKΛABENΣII, ς. е. “Геркулес Склавенсий, он же Ярослав Славянский”.

В Южной Европе исходный балто-славяно-германский (континентальный арианский) язык (он же этрусcко-вандальский Rustico ) претерпел существенные изменения как в лексике, так и в фонетике под влиянием иудео-эллинского (средиземноморского койне) языка, для которого, в частности, характерна неразличимость звуков b и v , а также частое смешение l и r . Так образовалось романское (ладинское) наречие, т.е. Rustico Romano , на базе которого в XIV в. возникла латынь.

Тем самым, Rustico Romano - это греко-романская ветвь все того же общеевропейского арианского (балто-славяно-германского) языка. Под названием Grego (т.е. греческий !) он был завезен первой волной португальской Конкисты в Бразилию, где еще и в XVII в. катехизис индейцам тупи-гуарани преподавали именно на этом языке, потому что они его понимали (а португальский язык образца XVII в. - нет!). В значительной мере наследником Rustico Romano остается современный румынский язык.

Очевидно, что именно после падения Константинополя в 1453 г. Западная Европа откололась от Византии и в ней началась сплошная латинизация, а с XVI в. пошел интенсивный процесс создания собственных национальных языков.

Несмотря на множество диалектов, образовавшихся в послечумное время в XIV-XV вв. и ставших прообразами современных европейских языков, до XVI в. именно Rustico (а не “вульгарная латынь”!), вероятнее всего, оставался в Европе общеразговорным языком.

Ведь даже в 1710 г. шведский Король Карл XII, осажденный в своей резиденции в Бендерах турецкими янычарами, вышел к ним на баррикады и своей пламенной речью (о переводчике и слова нет!) за 15 минут убедил их перейти на свою сторону. На каком языке?

До сих пор речь шла об устном общении. Однако, одним из решающих факторов цивилизации в XI-XV вв. было становление буквенной письменности. Напомним, что буквенная письменность, в отличие от пиктографической, является письменным отражением устного языка. (Иероглифы никак не передают устную речь.)

Прямое указание на то, что буквенная письменность впервые появилась только в конце XI в. дает У. Шекспир (Сонет 59.):

В издании 1640 г. восьмая строка еще категоричнее: “Since mine at first in character was done!”

Наиболее близким к оригиналу является перевод Сергея Степанова:

В середине XV века Л. Валла утверждал, что "Книги мои имеют перед латинским языком больше заслуг, чем все, что было написано в течение 600 лет по грамматике, риторике, гражданскому и каноническому праву и о значении слов" . З

десь следует пояснить, что в моменту, когда Л. Валла писал эти строки, история Флоренции уже была искусственно удлинена примерно на 260 лет за счет “византийских хроник”, привезенных в 1438 г. во Флоренцию Гемистом Плетоном. Знаменательно, что Л. Валла ни единым словом не упоминает великого Данте, которого сегодня все считают творцом итальянского языка и классиком литературной латыни. (Скорее всего, Данте еще не родился в то время, когда Валла писал свои сроки, но об этом - отдельный разговор.)

В том, что латиница была создана позже греческого письма, сейчас никто не сомневается. Однако, при сравнении т.н. архаической латыни, традиционно относящейся к 6 в. до н. э., и классической латыни, относимой к 1 в до н. э., т.е. на 500 лет позднее, бросается в глаза куда более близкое к современному графическое оформление архаической монументальной латыни, нежели классической.

Изображение обоих разновидностей латинского алфавита можно найти в любом лингвистическом словаре. По традиционной хронологии получается, что латинское письмо сначала деградировало от архаического к классическому, а потом, в эпоху Возрождения, снова приблизилось к первоначальному виду.

В рамках излагаемой концепции такого ничем не оправданного явления нет. Сравнивая латынь с современными языками, необходимо обратить внимание также на то, что флективная структура книжного средневекового латинского языка практически полностью совпадает с системой склонений и спряжений в русском языке.

Ее же унаследовал и современный итальянский язык. Это же относится и к остальным славянским языкам, кроме болгарского, и к литовскому языку. В других европейских языках флективная система в той или иной мере разрушена, и в них роль флексий выполняют служебные слова - предлоги.

Падежные окончания утрачены в английском, французском и скандинавских языках. Это - прямое следствие латинизации, поскольку зафиксированное латынью греко-романское произношение балто-славяно-германских окончаний, подвергшееся влиянию иудео-эллинского языка, сильно отличалось от балто-славянского. Взаимное противоречие огласовки письменной латинской формы окончаний в официальной римско-католической речи и в разговорном языке, естественно, мешало взаимопониманию.

В итоге окончания отпали вообще именно в тех современных языках, народы-носители которых населяли регионы конфессионального раскола и последующего межконфессионального столкновения - т.е. в Западной и Северо-Западной Европе и на Балканах. Характерно, что промежуточный этап процесса распада флексий зафиксирован именно в современном немецком языке.

Отсюда становится ясным и вероятное географическое происхождение латыни - Пиренейский п-ов и Южная Франция, и вероятное время появления латинской письменности (не ранее XIII в.) - первоначально в виде готического письма (шрифта), отредактированного уже в XIV в., скорее всего, Стефаном Пермским. Латынь , по сути, представляет собой первый искусственно созданный языковый конструктор .

По сути дела, историю происхождения латыни как бы в обратном порядке повторил Л. Заменгоф, создавший в 1887 г. искусственный язык эсперанто на основе романских языков (“восстановленной латыни”), но с германскими и славянскими элементами.

Тем самым, выстраивается языковое дерево, исходя из живых и отмерших веток, с попыткой восстановить общий корень, скрытый в толще веков. При этом причины, вызывающие то или иное разветвление языкового Древа, лингвисты ищут в исторических событиях, придерживаясь при этом традиционной хронологии. Иногда даже указывают не только время, но и место, откуда началось разделение индоевропейского праязыка - Беловежская Пуща в Белоруссии.

Особенно излюбленным аргументом этих лингвистов является “древнейший” санскрит , само понятие о котором появилось только в XVII в. Здесь мы просто заметим, что, например, по-испански San Escrito означает “Священное Писание”. Так что санскрит - это средневековый продукт миссионеров и не более того.

Другая точка зрения, развитая, в основном, итальянскими лингвистами, заключается в постулировании нескольких исходных языковых центров и самостоятельно развиваюшихся языковых “кустарников”. Это не удивительно, поскольку иначе итальянским лингвистам придется, вслед за Британской Энциклопедией 1771 г., признать, что их родной язык на самом деле близкородствен “варварскому” готскому, т.е. балто-славяно-германскому.

В качестве примера приведем диаметрально противоположные взгляды приверженцев двух упомянутых теорий на происхождение балтийской группы языков, к которым в настоящее время принадлежат литовский и латышский языки. Сторонники единого (ностратического) языка, считают балтийские языки наиболее архаичными, сохраняющими наибольшее родство с индоевропейским праязыком.

Противоположная точка зрения рассматривает их как маргинальные, возникшие на северной границе взаимодействия двух самостоятельных западной (европейской) и восточной (евроазиатской) языковых семей. Под европейской языковой семьей подразумевается романская группа языков, которая, как считается, произошла из латинского языка. Интересно отметить, что при таком подходе на южной границе между этими условными языковыми семьями в качестве такого же маргинального языка оказывается греческий язык.

Однако между греческим и балтийскими языками существует принципиальная разница: современный греческий язык действительно представляет собой маргинальный, в значительной мере обособленный язык, получившийся к XV в. в результате скрещивания прежде всего иудео-эллинского (семитского) и арианского (балто-славяно-германского) языков. Напротив, балтийские языки сохраняют и общий лексический фонд, и прямые фонетические соответствия как со славянскими, так и с германскими и романскими языкам, но отнюдь не с иудео-эллинским.

Здесь еще необходимо отметить, что и в греческом языке многие “древнегреческие” корни являются не просто общеиндоевропейскими, а именно балто-славяно-германскими. Раздел языкознания - этимология - занимается исследованием происхождения слов, составляющих лексику, т. е. словарный запас языка.

Придерживаясь традиционной хронологии, этимология является, по сути, эвристической наукой, и в этом смысле ее можно сравнить с археологией, поскольку единственным надежным критерием является письменная фиксация слова. При этом лингвисты, конечно же, руководствуются прежде всего здравым смыслом и действуют методом сравнения.

Однако датировка “древних” письменных памятников, не имеющих собственной даты записи - вещь сама по себе весьма непростая, и может приводить к серьезным ошибкам не только в хронологии, но и в языкознании. Достаточно упомянуть, что криминалистика для датировки даже современных письменных источников не только использует целый комплекс инструментальных методов, но и опирается при этом на статистически обоснованную и независимо датированную базу данных для сравнения документов.

Для древних же письменных источников такая база данных просто отсутствует. В 50-х годах ХХ века М. Сводеш разработал новое направление в лингвистике - глоттохронологию. Глоттохронология - это область сравнительно-исторического языкознания, занимающаяся выявлением скорости языковых изменений и определением на этом основании времени разделения родственных языков и степени близости между ними. Такие исследования проводятся на основе статистического анализа словаря (лексикостатистика).

При этом предполагается, что глоттохронологический метод применительно к относительно недавно разошедшимся языкам (по традиционной хронологии в пределах Новой Эры) дает систематическую ошибку в сторону приближения к нашему времени. Однако, применительно к началу разделения балто-славянского языка глоттохронологические вычисления дают довольно устойчивую границу - XII век.

С другой стороны, ареалы “балтийского” и “славянского” языков в Восточной Европе по данным топонимики (названия мест) и гидронимики (названия водоемов) в XIV веке по традиционной хронологии практически совпадают. Это еще одно свидетельство в пользу существования балто-славянской языковой общности по состоянию на XIV век. При этом практически все лингвисты, за исключением, пожалуй, чешского ученого В. Махека, считают германские языки отделившимися от балто-славянских по крайней мере на тысячелетие раньше. Это лингвистическая ошибка, порожденная традиционной хронологией.

Этот предельный случай может реализоваться только в результате полной информационной изоляции одной части населения от другой на протяжении жизни, по крайней мере, нескольких поколений. В отсутствие средств массовой информации такое возможно только из-за географической изоляции в результате глобальной природной катастрофы - например, потопа, разделения материков, резкого изменения климата, глобальной эпидемии и т.п.

Однако, это достаточно редкие события даже с точки зрения традиционной хронологии. Более того, даже разделение Евразии и Америки Беринговым проливом полностью не уничтожило языковой связи, например, японского языка и языков некоторых индейских племен. С другой стороны, в отсутствие глобальных катаклизмов информационный обмен происходит непрерывно как внутри языка, на уровне междиалектальных связей, так и между языками.

Судя по Библии и по различным эпосам, глобальных катастроф, резко нарушивших языковую общность, на памяти человечества было не более двух, что отражено, например, в библейских преданиях о Всемирном Потопе и Вавилонском смешении языков. Обратим внимание читателя, что эти два предания свидетельствуют о принципиальном различии результатов двух катастроф с информационной точки зрения.

Результатом Всемирного Потопа стала изоляция группы населения (семья Ноева Ковчега), которая говорила на одном языке. Вавилонское же столпотворение говорит о внезапно возникшем непонимании разными частями населения друг друга, что является результатом столкновения резко различающихся языковых систем, которое могло проявиться только при объединении разных частей населения. Иными словами, первый катаклизм носил аналитический характер, а второй - синтетический.

Поэтому все “революционные” языковые изменения могут быть смоделированы на основе только двух упомянутых катаклизмов. И, как следствие, адекватная языковая модель должна представлять собой, по крайней мере, граф, способный отразить систему обратных связей, а отнюдь не “дерево” решетки Бете. И будущей лингвистике не обойтись без привлечения такого раздела математики как топология.

В рамках же традиционной хронологии мнимых “революционных” изменений оказывается гораздо больше, причем они носят локальный характер - например, “великий средневековый сдвиг английских гласных”, который относят к XII в., когда безо всяких на то естественных причин якобы изменилась вся структура гласных, причем только в языке населения Британских островов. А примерно через 300 - 400 лет, в XVI в. также “революционно” практически восстановилась прежняя система.

В это же время в достаточно удаленной от Британии Греции якобы происходила другая “революция” - т.н. итацизм, когда сразу несколько гласных выродились в один звук “i”, что привело к жуткому орфографическому разнобою в современном “новогреческом” языке, где можно насчитать до 5 вариантов написания одного слова.

Обе эти мнимые “революции” возникли по одной причине - из-за непригодности латиницы для однозначной передачи звукового состава любого европейского языка. Любой европейский письменный язык, основанный на латинице, вынужден передавать собственную фонетику с помощью множества буквосочетаний, которые в разных языках зачастую отражают совершенно разные звуки (например, ch) и/или разнообразных диакритических знаков.

А, с другой стороны, один и тот же звук, например, k передают совершенно разные буквы C, K и Q. Для примера приведем результат группово-частотного анализа (частота встречаемости букв в тексте) в простейшем с точки зрения фонетики итальянском языке, имея в виду, что итальянский язык является бесспорным традиционным наследником латинского.

В итальянском языке имеются 4 группы букв, передающие гласные звуки, различные по способу образования: a, e , i, (o + u) и 5 различных групп согласных: сонорные (r + l ), носовые (m+ n ), альвеолярные (d + t ), губные (b, v, p, f, неслоговое u ) и заднеязычные, отражаемые буквами s, c, g, h, z, q , а также буквосочетаниями sc, ch, gh .
Групповая частота букв, передающих звуки этих вполне определенных групп (без учета пробелов между словами) практически постоянна и колеблется в пределах 0,111 + 0,010. Это проявление внутренней гармонии, присущей любому языку, стремящемуся в одинаковой мере использовать все возможности речевого аппарата человека.

При этом оставшаяся часть букв латиницы в итальянском языке характеризуется групповой частотой практически равной нулю : J, K, X, W, Y. Группа “лишних букв” как раз и отражает искусственность латиницы. (Для итальянского языка гораздо более фонетически репрезентабельной была бы славянская азбука, в частности, ее сербский вариант.)

И “среднегреческий итацизм”, и “великий английский сдвиг” возникли из-за введения латиницы именно при латинском
отображении греческих ли, английских или других слов. В качестве примера для тех, кто знаком с английским языком, предлагаем самостоятельно озвучить “греческие” phthisis “чахотка” и diarrhoea “понос”.

Или возьмем знаменитый латинский ротацизм , когда звук z якобы внезапно (в историческом масштабе) перешел в r . Причем в романских языках перешел везде, а в германских не всегда, не везде и не последовательно: ср. нем. Hase “заяц” и англ. hare , нем. Eisen “железо” и англ. iron , но нем. war “был” при англ. was .

Звуки z и r принципиально различаются по природе своего образования. Какие мыслимые фонетические причины при нормально развитом речевом аппарате могут быть у такого неестественного сдвига?

Но в условиях цинги переднеязычные зубные звуки вынужденно имитируются горловыми. А палатальное горловое (“украинское, греческое”) g и немецко-французское язычковое (“картавое”) r как раз фонетически весьма близки.

Анализ совокупности европейских языков показывает, что появление r связано именно с неустойчивостью палатального g а отнюдь не z , которое само является одним из продуктов эволюционного преобразования палатального g (ср., например, англ. yellow (желтый ), фр. jaune , чеш. žluty , ит. giallo , латыш. dzelts при сохранении взрывного характера начального звука в аналогичных лит. geltas , нем. gelb , швед., норв. gul и греч. xanthos ).

Поэтому латинский “ротацизм” - явная несуразица, связанная с мнимой “древностью” письменной латыни, когда якобы букву Z (передававшую z ) в указном порядке отменили за “ненадобностью” в 312 г. до н.э. (произошел “ротацизм”!). А потом, лет этак через 300, стали опять понемногу использовать, причем только для написания “греческих” слов.

Эта мифическая история одной природы с историей искусственного появления в латинице букв X, Y, J, а в церковной кириллице излишних греческих букв. Обе истории относятся к одному и тому же средневековому периоду становления азбучной письменности.

Анализ выборки 25 основных европейских языков показывает, что, во-первых, во всех европейских языках происходят, хотя и с разной скоростью, но одни и те же эволюционные фонетические процессы, и, во-вторых, что общий лексический фонд европейских языков, (без учета финно-угорских, тюркских и др. заимствований), и на сегодня содержит порядка 1000 ключевых слов (не включая латинизированные интернациональные слова XVII-XX вв.!), принадлежащих примерно к 250 общим корневым группам.

Словарный запас на основе этих корневых групп охватывает практически все необходимые для полноценного общения понятия, включая, в частности, все глаголы действия и состояния. Поэтому Л. Заменгоф мог и не изобретать эсперанто: достаточно было бы восстановить язык Rustico .

Появление в XVI в. словарей само по себе является свидетельством не только уровня развития цивилизации, но и прямым доказательством начала образования национальных языков. Более того, время появления в словаре слова, отражающего то или иное понятие, впрямую свидетельствует о времени появления самого понятия.

Прекрасным свидетелем развития цивилизации в этом отношении является Большой Оксфордский Словарь (Webster).

В этом словаре слова, помимо традиционного толкования и этимологии, сопровождаются указанием даты, когда это слово
именно в указанной форме впервые появляется в письменных источниках.

Хорошо видно, что весь "античный" цикл появляется в английском языке в середине XVI века, равно как и само понятие античность, например, Caesar в 1567 году, а August - в 1664.

При этом англичан нельзя назвать нацией, безразличной к мировой истории. Напротив, именно англичане были первыми, кто начал изучать древности на научной основе. Появление понятия Golden Age (Золотой Век), краеугольное понятие всей классической античности - Вергилий, Овидий, Гесиод, Гомер, Пиндар в 1555 г. говорит о том, что ранее эти авторы были неизвестны англичанам.

Понятия, связанные с исламом , появляются в XVII веке. Понятие пирамида появляется в середине XVI в.

О первом астрономическом каталоге Птолемея Альмагест, положенном в основу современной хронологии, становится известно только в XIV веке. Все это находится в вопиющем противоречии с традиционной историографией.

В этом словаре есть множество гораздо более прозаических, но не менее выразительных примеров, касающихся самой английской истории.

Например, прекрасно известно, какой всеобщей любовью в Англии пользуются лошади и какое внимание в Англии уделяется коневодству. Дерби вообще представляет собой национальное достояние. Британская Энциклопедия 1771 г. самую пространную статью уделяет не чему-нибудь, а искусству ухода за лошадьми (v. 2, “Farriеry”). При этом во вступлении к статье особо подчеркнуто, что это - первый грамотный обзор существовавших к тому времени ветеринарных сведений о лошадях. Там же говорится о распространенности неграмотных коновалов , часто калечащих лошадей при подковке .

Однако мало того, что слово farrier появляется в английском языке, согласно Webster’у, только в XV в., оно еще и заимствовано из французского ferrieur . А ведь это понятие обозначает кузнеца, умеющего подковывать лошадей -
профессия, совершенно необходимая для конного транспорта!

И тут уж одно из двух: либо до Генри Тюдора лошадей в Англии вообще не было , либо все лошади до этого были неподкованными . При этом первое куда более вероятно.

Еще один пример. Слово chisel , обозначающее абсолютно необходимый любому ремесленнику столярный и слесарный инструмент , появляется в том же словаре только в XIV в.!

О каких открытиях Роджера Бэкона в XIII в. может идти речь, если техническая культура находилась на уровне каменного века? (Kстати, по-шведски и по-норвежски примитивные кремневые орудия называются kisel и произносятся почти так же, как английское chisel …)

И знаменитых своих овец англичане могли стричь только c XIV в., причем примитивными, сделанными из одной железной полосы, shears (именно в это время появляется это слово, обозначающее орудие стрижки), а не scissors современного типа, ставшими известными в Англии только в XV в.!

Традиционная историография творит с языком анекдотические вещи. Например, великий Данте считается творцом итальянского литературного языка, но почему-то после него, Петрарки и Бокаччо еще двести лет все прочие итальянские авторы пишут исключительно по-латыни , а итальянский литературный язык как таковой формируется на базе тосканского диалекта (toscano volgare ) только к началу XVII в. (Словарь Академии Круска. 1612 г.)

Известно, что французский язык стал официальным государственным языком Франции в 1539 г., а до этого таким языком была латынь. А вот в Англии якобы в XII-XIV вв. официальным государственным языком был французский, за 400 лет до введения его в государственное делопроизводство самой Франции! На деле же английский язык внедряется в официальное делопроизводство на Британских островах в то же время, что и французский во Франции - при Генрихе VIII в 1535 г.

Со второй половины XX в. английский язык усилиями, прежде всего, американцев, прочно занял место основного международного языка.

3 433

Современный немецкий лингвист Ф. Штарк (F. Stark. Faszination Deutsch. Langen/Müller. München, 1993) утверждает, что деловым языком Европы от Лондона до Риги с середины XV был язык Ганзейского Союза – “средненижненемецкий”, который затем был вытеснен другим языком –“верхненемецким” языком реформатора М. Лютера.

Однако Дитер Форте (“Томас Мюнцер и Мартин Лютер или Начала бухгалтерии”, Базель, 1970), опираясь на документы, прямо говорит о том, что у 19–летнего испанского короля Карлоса I, будущего Императора Священной Римской Империи Карла V Габсбурга, и его родного дяди Фридриха Саксонского при их первой встрече в 1519 г. общим языком был не немецкий, не испанский и не французский. И не латынь. А какой?

При этом того же Карла в зрелом возрасте считают уже полиглотом, приписывая ему следующее крылатое высказывание о языках Европы: “С Богом я говорил бы по-испански, с мужчинами – по-французски, с женщинами – по-итальянски, с друзьями — по-немецки, с гусями – по-польски, с лошадьми – по-венгерски, а с чертями – по-чешски.

В этом высказывании содержится весьма интересная информация. Во-первых, Карл упоминает такой обособленный язык Европы как венгерский, и при этом совершенно игнорирует английский язык. Во-вторых, Карл чувствует разницу между близкородственными славянскими языками — польским и чешским. А если учесть, что под венгерским языком в Европе еще и в XVIII в. понимали словацкий язык, то Карл V вообще оказывается тонким славистом! (См. например, Британскую Энциклопедию 1771 г., v. 2, “Language”. Население тогдашней Венгрии со столицей в Прессбурге, нынешней Братиславе, было преимущественно славянским.)

В упомянутой энциклопедии приведен потрясающий лингвистический анализ языков своего и предыдущего времени.

Нынешние романские языки — французский и итальянский – в ней отнесены к варварскому готскому (Gothic), только “облагороженному латынью”, причем говорится об их полной аналогии с готским.

Зато испанский язык (Castellano) Британская Энциклопедия называет практически чистой латынью, противопоставляя его при этом “варварским” французскому и итальянскому. (Интересно, знают ли об этом современные лингвисты?).

О немецком или о других языках германской группы, считающихся сегодня родственными готскому, тем более о какой-либо родственности английского языка готскому в энциклопедии конца XVIII в. речи и вовсе нет.

Собственный, английский язык эта энциклопедия считает синтетическим, вобравшим в себя и греческий, и латынь и предшествующий англо-саксонский (при этом связь с уже существовавшим с начала XVI в. саксонским диалектом немецкого языка полностью игнорируется!).

Между тем, в современном английском языке явственно проступают два лексических пласта, охватывающие за вычетом позднейших интернациональных слов 90% словарного запаса: примерно две трети составляют слова, однокоренные с балто-слявяно-германскими, с четко соотносящейся фонетикой и семантикой, а одну треть – также слова, однокоренные с балто-славяно-германскими, но прошедшие средневековую латинизацию (“романизацию”).

Любой желающий может в этом убедиться, открыв словарь английского языка. Например, все без исключения слова, существовавшие в XVII в. и начинающиеся в английском языке на W, относятся к первой группе прямого корневого родства с балто-славяно-германскими аналогами и для них нетрудно, при желании, найти соответствие в любом из языков этой группы. Напротив, все слова, начинающиеся в английском языке на V, являются “романизированными”.

Средневековая латинизация Европы была всеобщей. Вот характерный пример из немецкого языка. Ни один глагол сильного спряжения (т.е. считающийся исконно-немецким) не начинается с P, хотя начинающихся с F или Pf существует немало.

Приведем яркий пример из итальянского языка. Синонимы pieno и folto, означающие “полный”, отражают два наречия одного и того же исходного языка с балто-славяно-германским корнем p(o)l: первое из греко-романского наречия, а второе – из германского.

То же самое характерно и для латыни. Слова complex и conflict сегодня воспринимаются как совершенно разные и независимые. Однако, в основе обоих лежит балто-славяно-германский корень pl(e)h (ср. плести). С учетом приставки сo(n)-, соответсвующей славянской c(o)-, оба отвлеченных латинских слова восходят к первоначальному конкретному значению сплетение. И таких примеров немало.

В приведенном примере прослеживается та же самая фонетическая параллель p/f, которая была показана на примерах итальянского и немецкого языков. Это прямо говорит о том, что латинский, немецкий и итальянский языки отражают одну и ту же фонетическую картину.

Когда же и почему “Господь смешал языки”? Расслоение общеевропейского языка началось не с падением Константинополя, а гораздо раньше: с глобальным похолоданием и чумой XIV в. Не столько изоляция отдельных групп населения, сколько цинга, явившаяся следствием похолодания, резко изменила фонетическую картину Европы.

Младенцы, зубы которых выпадали, не успевая вырастать, физически не могли произнести зубных звуков, а остальной их речевой аппарат вынужденно перестраивался для мало-мальски внятного произношения самых простых слов. Вот в чем причина разительных фонетических перемен в ареале, где свирепствовала цынга!

Звуки d, t, “th”, s, z выпадали вместе с зубами, а распухшие от цинги десны и язык не могли выговорить стяжения двух согласных. Об этом молчаливо свидетельствуют французские circonflexes над гласными буквами. Помимо территории Франции, сильно пострадала фонетика на Британских островах, в Нижней Германии и, частично, в Польше (“пшеканье”). Там же, где цинги не было, фонетика не пострадала – это Россия, Прибалтика, Украина, Словакия, Югославия, Румыния, Италия и далее к югу.

Наиболее распространенными языками в XVIII в. Британская Энциклопедия называет два: арабский и славянский, к коему отнесены не только нынешние языки славянской группы, (в том числе “венгерский” = словацкий), но и коринфский (Carinthian). Однако, в этом нет ничего удивительного: население п-ова Пелопоннес говорило по-славянски — на македонском диалекте.

В самой же цитируемой Британской Энциклопедии звук “s” в начале и середине слова еще передается не обычной строчной “латинской” буквой s, а готической f, например, слово success пишется как fuccefs. При этом английское произношение конечного s соответствует фонетике русского языка: энциклопедия приводит два разных произношения слова as в цитируемой в ней фразе из Шекспира “Cicero was as eloquent as Demosthenes”, где первое as транскрибируется как afs (читается “эс элоквент”), а второе, перед звонким согласным, озвончается, как и в русском, до az (читается приблизительно как “эз Демосфинз”).

Документы римско-католической церкви, в частности Турского Собора, свидетельствуют, что подавляющая часть населения, например, Италии (да и того же Эльзаса) до XVI в. говорила на Rusticо Romanо, на котором Собор рекомендовал читать проповеди, потому что книжной латыни прихожане не понимали.

Что же такое Rusticо Romanо? Это не вульгарная латынь, иначе так бы и написали! С одной стороны, Rusticо – это язык вандалов, балто-славянский язык, словарь которого приведен, в частности, в книге Мауро Орбини, изданной в 1606 г. (Origine de gli Slavi & progresso dell Imperio loro di Mauro Orbini R. In Pesaro appresso Gier. Concordia, MDCVI). Известно, что слово rustica обозначало в средние века не только грубое, деревенское, но и книгу в кожаном (сафьяновом, т.е. персидской или русской выделки) переплете. Язык, сегодня наиболее близкий к Rusticо — хорватский.

С другой стороны, традиционная историография гласит, что Северную Италию (и прежде всего, провинцию Тоскана) в VII-IV вв. до н.э. населяли этруски (иначе — туски), культура которых оказала огромное влияние на “древнеримскую”. Однако, по-шведски tysk означает “немецкий”, jute – “датчанин”, а rysk – “русский”. Tyski или jute-ryski, они же Γ?ται Ρ?σσι Ливия и Arsi-etae Птолемея – это и есть легендарные этруски, по происхождению — балто-славяно-германцы.

В книжной латыни есть поговорка – “Etruscan non legatur” (“Этрусское не читается”). Но в середине XIX в. Ф. Воланский (Tadeu? Vo?ansky) ? А. Чертков, независимо друг от друга, прочитали десятки этрусских надписей, пользуясь современными им славянскими языками.

Например, этрусская надпись на двусторонней камее, открытой Ульрихом Фридрихом Коппом в 1827 г. (U. F. Kopp. “De varia ratione Inscriptiones interpretandi obscuras”) гласит: “I?W, CАВАWΘ, AΔΞNHI — ? KΛI E? ΛA=CA, IδyT OΣ ТАРТАРОУ СКОТIN” ясна и по-русски: “Ягве, Саваоф, Адоней – ей! (старо-русское “воистину”) — коли его лаются (т.е. их ругают), идут в тартару скотин”. Из этой надписи очевидно и отсутствие какой-либо разницы между “греческим” и “славянским” письмом.

Коротка и выразительна надпись на глиняном шаре с изображением булавы (коллекция de Minices, Fermo. T. Mommsen. Unteritalische Dialecte. 1851): IEPEKΛEuΣ ΣKΛABENΣII, ς. е. “Геркулес Склавенсий, он же Ярослав Славянский”.

В Южной Европе исходный балто-славяно-германский (континентальный арианский) язык (он же этрусcко-вандальский Rustico) претерпел существенные изменения как в лексике, так и в фонетике под влиянием иудео-эллинского (средиземноморского койне) языка, для которого, в частности, характерна неразличимость звуков b и v, а также частое смешение l и r. Так образовалось романское (ладинское) наречие, т.е. Rustico Romano, на базе которого в XIV в. возникла латынь.

Тем самым, Rustico Romano – это греко-романская ветвь все того же общеевропейского арианского (балто-славяно-германского) языка. Под названием Grego (т.е. греческий!) он был завезен первой волной португальской Конкисты в Бразилию, где еще и в XVII в. катехизис индейцам тупи-гуарани преподавали именно на этом языке, потому что они его понимали (а португальский язык образца XVII в. – нет!). В значительной мере наследником Rustico Romano остается современный румынский язык.

Очевидно, что именно после падения Константинополя в 1453 г. Западная Европа откололась от Византии и в ней началась сплошная латинизация, а с XVI в. пошел интенсивный процесс создания собственных национальных языков.

Несмотря на множество диалектов, образовавшихся в послечумное время в XIV-XV вв. и ставших прообразами современных европейских языков, до XVI в. именно Rustico (а не “вульгарная латынь”!), вероятнее всего, оставался в Европе общеразговорным языком.

Ведь даже в 1710 г. шведский Король Карл XII, осажденный в своей резиденции в Бендерах турецкими янычарами, вышел к ним на баррикады и своей пламенной речью (о переводчике и слова нет!) за 15 минут убедил их перейти на свою сторону. На каком языке?

До сих пор речь шла об устном общении. Однако, одним из решающих факторов цивилизации в XI-XV вв. было становление буквенной письменности. Напомним, что буквенная письменность, в отличие от пиктографической, является письменным отражением устного языка. (Иероглифы никак не передают устную речь.)

Прямое указание на то, что буквенная письменность впервые появилась только в конце XI в. дает У. Шекспир (Сонет 59.):

If there be nothing new, but that which is
Hath been before, how are our brains beguiled,
Which, labouring for invention, bear amiss
The second burden of a former child!
O, that record could with a backward look,
Even of five hundred courses of the sun,
Show me your image in some antique book,
Since mind at first in character was done!
That I might see what the old world could say
To this composed wonder of your frame;
Whether we are mended, or whether better they,
Or whether revolution be the same.
O, sure I am, the wits of former days
To subjects worse have given admiring praise.

В издании 1640 г. восьмая строка еще категоричнее: “Since mine at first in character was done!”

Наиболее близким к оригиналу является перевод Сергея Степанова:

Коль то, что есть, все было, и давно,

И нет под солнцем ничего, что ново,

И заблуждаться разуму дано,

Один и тот же плод рождая снова,

То память пусть в седые времена

Лет на пятьсот своим проникнет взором,

Где в первокниге первописьмена

Отобразили облик твой узором.

Взгляну я, как писали искони,

Такую красоту живописуя, —

Кто лучше пишет, мы или они?

Иль времена переменялись всуе?

Но знаю: их едва ли уступал

Оригиналу мой оригинал

Не менее выразительно и свидетельство Лоренцо Валла (1407-1457), известного исследователя античности и латинского языка, тонкими лингвистическими и психологическими наблюдениями доказавший подложность знаменитого “Константинова дара” в своей знаменитой работе “О красотах латинского языка”. В середине XV века Л. Валла утверждал, что “Книги мои имеют перед латинским языком больше заслуг, чем все, что было написано в течение 600 лет по грамматике, риторике, гражданскому и каноническому праву и о значении слов” .

Здесь следует пояснить, что в моменту, когда Л. Валла писал эти строки, история Флоренции уже была искусственно удлинена примерно на 260 лет за счет “византийских хроник”, привезенных в 1438 г. во Флоренцию Гемистом Плетоном. Знаменательно, что Л. Валла ни единым словом не упоминает великого Данте, которого сегодня все считают творцом итальянского языка и классиком литературной латыни. (Скорее всего, Данте еще не родился в то время, когда Валла писал свои сроки, но об этом – отдельный разговор.)

По традиционной хронологии получается, что латинское письмо сначала деградировало от архаического к классическому, а потом, в эпоху Возрождения, снова приблизилось к первоначальному виду. В рамках излагаемой концепции такого ничем не оправданного явления нет.

Сравнивая латынь с современными языками, необходимо обратить внимание также на то, что флективная структура книжного средневекового латинского языка практически полностью совпадает с системой склонений и спряжений в русском языке. Ее же унаследовал и современный итальянский язык.

Это же относится и к остальным славянским языкам, кроме болгарского, и к литовскому языку. В других европейских языках флективная система в той или иной мере разрушена, и в них роль флексий выполняют служебные слова — предлоги. Падежные окончания утрачены в английском, французском и скандинавских языках.

Это – прямое следствие латинизации, поскольку зафиксированное латынью греко-романское произношение балто-славяно-германских окончаний, подвергшееся влиянию иудео-эллинского языка, сильно отличалось от балто-славянского. Взаимное противоречие огласовки письменной латинской формы окончаний в официальной римско-католической речи и в разговорном языке, естественно, мешало взаимопониманию.

В итоге окончания отпали вообще именно в тех современных языках, народы-носители которых населяли регионы конфессионального раскола и последующего межконфессионального столкновения – т.е. в Западной и Северо-Западной Европе и на Балканах. Характерно, что промежуточный этап процесса распада флексий зафиксирован именно в современном немецком языке.

Отсюда становится ясным и вероятное географическое происхождение латыни – Пиренейский п-ов и Южная Франция, и вероятное время появления латинской письменности (не ранее XIII в.) — первоначально в виде готического письма (шрифта), отредактированного уже в XIV в., скорее всего, Стефаном Пермским. Латынь, по сути, представляет собой первый искусственно созданный языковый конструктор.

По сути дела, историю происхождения латыни как бы в обратном порядке повторил Л. Заменгоф, создавший в 1887 г. искусственный язык эсперанто на основе романских языков (“восстановленной латыни”), но с германскими и славянскими элементами.

Принимаемый большинством лингвистов традиционный подход к развитию языков современной европейской цивилизации заключается в том, что все они возводятся путем различных сопоставлений и реконструкций в итоге к некоему единому индоевропейскому праязыку. Тем самым, выстраивается языковое дерево, исходя из живых и отмерших веток, с попыткой восстановить общий корень, скрытый в толще веков.

При этом причины, вызывающие то или иное разветвление языкового Древа, лингвисты ищут в исторических событиях, придерживаясь при этом традиционной хронологии. Иногда даже указывают не только время, но и место, откуда началось разделение индоевропейского праязыка — Беловежская Пуща в Белоруссии.

Особенно излюбленным аргументом этих лингвистов является “древнейший” санскрит, само понятие о котором появилось только в XVII в. Здесь мы просто заметим, что, например, по-испански San Escrito означает “Священное Писание”. Так что санскрит – это средневековый продукт миссионеров и не более того.

Сторонники единого (ностратического) языка, считают балтийские языки наиболее архаичными, сохраняющими наибольшее родство с индоевропейским праязыком. Противоположная точка зрения рассматривает их как маргинальные, возникшие на северной границе взаимодействия двух самостоятельных западной (европейской) и восточной (евроазиатской) языковых семей. Под европейской языковой семьей подразумевается романская группа языков, которая, как считается, произошла из латинского языка.

Интересно отметить, что при таком подходе на южной границе между этими условными языковыми семьями в качестве такого же маргинального языка оказывается греческий язык. Однако между греческим и балтийскими языками существует принципиальная разница: современный греческий язык действительно представляет собой маргинальный, в значительной мере обособленный язык, получившийся к XV в. в результате скрещивания прежде всего иудео-эллинского (семитского) и арианского (балто-славяно-германского) языков.

Напротив, балтийские языки сохраняют и общий лексический фонд, и прямые фонетические соответствия как со славянскими, так и с германскими и романскими языкам, но отнюдь не с иудео-эллинским. Здесь еще необходимо отметить, что и в греческом языке многие “древнегреческие” корни являются не просто общеиндоевропейскими, а именно балто-славяно-германскими.

Раздел языкознания – этимология — занимается исследованием происхождения слов, составляющих лексику, т. е. словарный запас языка. Придерживаясь традиционной хронологии, этимология является, по сути, эвристической наукой, и в этом смысле ее можно сравнить с археологией, поскольку единственным надежным критерием является письменная фиксация слова. При этом лингвисты, конечно же, руководствуются прежде всего здравым смыслом и действуют методом сравнения.

Однако датировка “древних” письменных памятников, не имеющих собственной даты записи – вещь сама по себе весьма непростая, и может приводить к серьезным ошибкам не только в хронологии, но и в языкознании. Достаточно упомянуть, что криминалистика для датировки даже современных письменных источников не только использует целый комплекс инструментальных методов, но и опирается при этом на статистически обоснованную и независимо датированную базу данных для сравнения документов. Для древних же письменных источников такая база данных просто отсутствует.

В 50-х годах ХХ века М. Сводеш разработал новое направление в лингвистике – глоттохронологию. Глоттохронология – это область сравнительно-исторического языкознания, занимающаяся выявлением скорости языковых изменений и определением на этом основании времени разделения родственных языков и степени близости между ними. Такие исследования проводятся на основе статистического анализа словаря (лексикостатистика).

Сама по себе “древовидная” модель (на языке математики она называется решеткой Бете) не вполне адекватна для описания процесса развития языков, поскольку она не включает обратной связи и предполагает, что единожды разделившиеся языки далее развиваются независимо друг от друга. Этот предельный случай может реализоваться только в результате полной информационной изоляции одной части населения от другой на протяжении жизни, по крайней мере, нескольких поколений.

В отсутствие средств массовой информации такое возможно только из-за географической изоляции в результате глобальной природной катастрофы – например, потопа, разделения материков, резкого изменения климата, глобальной эпидемии и т.п. Однако, это достаточно редкие события даже с точки зрения традиционной хронологии. Более того, даже разделение Евразии и Америки Беринговым проливом полностью не уничтожило языковой связи, например, японского языка и языков некоторых индейских племен.

С другой стороны, в отсутствие глобальных катаклизмов информационный обмен происходит непрерывно как внутри языка, на уровне междиалектальных связей, так и между языками. Судя по Библии и по различным эпосам, глобальных катастроф, резко нарушивших языковую общность, на памяти человечества было не более двух, что отражено, например, в библейских преданиях о Всемирном Потопе и Вавилонском смешении языков.

Обратим внимание читателя, что эти два предания свидетельствуют о принципиальном различии результатов двух катастроф с информационной точки зрения. Результатом Всемирного Потопа стала изоляция группы населения (семья Ноева Ковчега), которая говорила на одном языке. Вавилонское же столпотворение говорит о внезапно возникшем непонимании разными частями населения друг друга, что является результатом столкновения резко различающихся языковых систем, которое могло проявиться только при объединении разных частей населения. Иными словами, первый катаклизм носил аналитический характер, а второй – синтетический. Поэтому все “революционные” языковые изменения могут быть смоделированы на основе только двух упомянутых катаклизмов. И, как следствие, адекватная языковая модель должна представлять собой, по крайней мере, граф, способный отразить систему обратных связей, а отнюдь не “дерево” решетки Бете. И будущей лингвистике не обойтись без привлечения такого раздела математики как топология.

В рамках же традиционной хронологии мнимых “революционных” изменений оказывается гораздо больше, причем они носят локальный характер – например, “великий средневековый сдвиг английских гласных”, который относят к XII в., когда безо всяких на то естественных причин якобы изменилась вся структура гласных, причем только в языке населения Британских островов. А примерно через 300 — 400 лет, в XVI в. также “революционно” практически восстановилась прежняя система. В это же время в достаточно удаленной от Британии Греции якобы происходила другая “революция” — т.н. итацизм, когда сразу несколько гласных выродились в один звук “i”, что привело к жуткому орфографическому разнобою в современном “новогреческом” языке, где можно насчитать до 5 вариантов написания одного слова.

Обе эти мнимые “революции” возникли по одной причине – из-за непригодности латиницы для однозначной передачи звукового состава любого европейского языка. Любой европейский письменный язык, основанный на латинице, вынужден передавать собственную фонетику с помощью множества буквосочетаний, которые в разных языках зачастую отражают совершенно разные звуки (например, ch) и/или разнообразных диакритических знаков. А, с другой стороны, один и тот же звук, например, k передают совершенно разные буквы C, K и Q.

Для примера приведем результат группово-частотного анализа (частота встречаемости букв в тексте) в простейшем с точки зрения фонетики итальянском языке, имея в виду, что итальянский язык является бесспорным традиционным наследником латинского.

В итальянском языке имеются 4 группы букв, передающие гласные звуки, различные по способу образования: a, e , i, (o + u) и 5 различных групп согласных: сонорные (r + l), носовые (m+ n), альвеолярные (d + t), губные (b, v, p, f, неслоговое u) и заднеязычные, отражаемые буквами s, c, g, h, z, q, а также буквосочетаниями sc, ch, gh. Групповая частота букв, передающих звуки этих вполне определенных групп (без учета пробелов между словами) практически постоянна и колеблется в пределах 0,111 + 0,010. Это проявление внутренней гармонии, присущей любому языку, стремящемуся в одинаковой мере использовать все возможности речевого аппарата человека.

При этом оставшаяся часть букв латиницы в итальянском языке характеризуется групповой частотой практически равной нулю: J, K, X, W, Y. Группа “лишних букв” как раз и отражает искусственность латиницы. (Для итальянского языка гораздо более фонетически репрезентабельной была бы славянская азбука, в частности, ее сербский вариант.)

И “среднегреческий итацизм”, и “великий английский сдвиг” возникли из-за введения латиницы именно при латинском отображении греческих ли, английских или других слов. В качестве примера для тех, кто знаком с английским языком, предлагаем самостоятельно озвучить “греческие” phthisis “чахотка” и diarrhoea “понос”.

Или возьмем знаменитый латинский ротацизм, когда звук z якобы внезапно (в историческом масштабе) перешел в r. Причем в романских языках перешел везде, а в германских не всегда, не везде и не последовательно: ср. нем. Hase “заяц” и англ. hare, нем. Eisen “железо” и англ. iron, но нем. war “был” при англ. was.

Но в условиях цинги переднеязычные зубные звуки вынужденно имитируются горловыми. А палатальное горловое (“украинское, греческое”) g и немецко-французское язычковое (“картавое”) r как раз фонетически весьма близки.

Анализ совокупности европейских языков показывает, что появление r связано именно с неустойчивостью палатального g а отнюдь не z, которое само является одним из продуктов эволюционного преобразования палатального g (ср., например, англ. yellow (желтый), фр. jaune, чеш. ?luty, ит. giallo, латыш. dzelts при сохранении взрывного характера начального звука в аналогичных лит. geltas, нем. gelb, швед., норв. gul и греч. xanthos).

Поэтому латинский “ротацизм” — явная несуразица, связанная с мнимой “древностью” письменной латыни, когда якобы букву Z (передававшую z) в указном порядке отменили за “ненадобностью” в 312 г. до н.э. (произошел “ротацизм”!). А потом, лет этак через 300, стали опять понемногу использовать, причем только для написания “греческих” слов.

Эта мифическая история одной природы с историей искусственного появления в латинице букв X, Y, J, а в церковной кириллице излишних греческих букв. Обе истории относятся к одному и тому же средневековому периоду становления азбучной письменности.

Анализ выборки 25 основных европейских языков показывает, что, во-первых, во всех европейских языках происходят, хотя и с разной скоростью, но одни и те же эволюционные фонетические процессы, и, во-вторых, что общий лексический фонд европейских языков, (без учета финно-угорских, тюркских и др. заимствований), и на сегодня содержит порядка 1000 ключевых слов (не включая латинизированные интернациональные слова XVII-XX вв.!), принадлежащих примерно к 250 общим корневым группам.

Появление в XVI в. словарей само по себе является свидетельством не только уровня развития цивилизации, но и прямым доказательством начала образования национальных языков. Более того, время появления в словаре слова, отражающего то или иное понятие, впрямую свидетельствует о времени появления самого понятия.

Прекрасным свидетелем развития цивилизации в этом отношении является Большой Оксфордский Словарь (Webster).

В этом словаре слова, помимо традиционного толкования и этимологии, сопровождаются указанием даты, когда это слово именно в указанной форме впервые появляется в письменных источниках.

Almagest – XIV в.

Antique – 1530 г

Arabic – XIV в.

Arithmetic – XV в.

Astrology – XIV в.

Astronomy – XIII в.

August – 1664 г

Bible – XIV в.

Byzantine – 1794 г.

Caesar – 1567 г

Cathedra – XIV в.

Catholic – XIV в.

Celtic – 1590 г.

Chinese – 1606 г.

Crusaders – 1732 г.

Dutch – XIV в.

Education – 1531 г.

Etruscan – 1706 г.

Gallic – 1672 г.

German – XIV в.

Golden age – 1555 г.

Gothic- 1591 г.

History – XIV в.

Iberian – 1601 г.

Indian – XIV в.

Iron Age – 1879 г.

Koran – 1615 г.

Mogul – 1588 г.

Mongol – 1698 г.

Muslim – 1615 г.

Orthodox – XV в.

Philosophy – XIV в.

Platonic – 1533 г.

Pyramid – 1549 г.

Renaissance – 1845 г.

Roman – XIV в.

Roman law – 1660 г.

Russian.- 1538 г.

Spanish – XV в.

Swedish – 1605 г.

Tartar – XIV в.

Trojan – XIV в.

Turkish – 1545 г.

Zodiac – XIV в.

Хорошо видно, что весь “античный” цикл появляется в английском языке в середине XVI века, равно как и само понятие античность, например, Caesar в 1567 году, а August — в 1664.

При этом англичан нельзя назвать нацией, безразличной к мировой истории. Напротив, именно англичане были первыми, кто начал изучать древности на научной основе. Появление понятия Golden Age (Золотой Век), краеугольное понятие всей классической античности — Вергилий, Овидий, Гесиод, Гомер, Пиндар в 1555 г. говорит о том, что ранее эти авторы были неизвестны англичанам.

Понятия, связанные с исламом, появляются в XVII веке. Понятие пирамида появляется в середине XVI в.

В этом словаре есть множество гораздо более прозаических, но не менее выразительных примеров, касающихся самой английской истории.

Например, прекрасно известно, какой всеобщей любовью в Англии пользуются лошади и какое внимание в Англии уделяется коневодству. Дерби вообще представляет собой национальное достояние. Британская Энциклопедия 1771 г. самую пространную статью уделяет не чему-нибудь, а искусству ухода за лошадьми (v. 2, “Farriеry”). При этом во вступлении к статье особо подчеркнуто, что это – первый грамотный обзор существовавших к тому времени ветеринарных сведений о лошадях. Там же говорится о распространенности неграмотных коновалов, часто калечащих лошадей при подковке.

Однако мало того, что слово farrier появляется в английском языке, согласно Webster’у, только в XV в., оно еще и заимствовано из французского ferrieur. А ведь это понятие обозначает кузнеца, умеющего подковывать лошадей – профессия, совершенно необходимая для конного транспорта!

И тут уж одно из двух: либо до Генри Тюдора лошадей в Англии вообще не было, либо все лошади до этого были неподкованными. При этом первое куда более вероятно.

Еще один пример. Слово chisel, обозначающее абсолютно необходимый любому ремесленнику столярный и слесарный инструмент, появляется в том же словаре только в XIV в.!

О каких открытиях Роджера Бэкона в XIII в. может идти речь, если техническая культура находилась на уровне каменного века? (Kстати, по-шведски и по-норвежски примитивные кремневые орудия называются kisel и произносятся почти так же, как английское chisel…)

И знаменитых своих овец англичане могли стричь только c XIV в., причем примитивными, сделанными из одной железной полосы, shears (именно в это время появляется это слово, обозначающее орудие стрижки), а не scissors современного типа, ставшими известными в Англии только в XV в.!

Традиционная историография творит с языком анекдотические вещи. Например, великий Данте считается творцом итальянского литературного языка, но почему-то после него, Петрарки и Бокаччо еще двести лет все прочие итальянские авторы пишут исключительно по-латыни, а итальянский литературный язык как таковой формируется на базе тосканского диалекта (toscano volgare) только к началу XVII в. (Словарь Академии Круска. 1612 г.)

Известно, что французский язык стал официальным государственным языком Франции в 1539 г., а до этого таким языком была латынь. А вот в Англии якобы в XII-XIV вв. официальным государственным языком был французский, за 400 лет до введения его в государственное делопроизводство самой Франции! На деле же английский язык внедряется в официальное делопроизводство на Британских островах в то же время, что и французский во Франции – при Генрихе VIII в 1535 г.

Забавно, что именно англичане фактически перенесли понятие общеевропейского языка цивилизации с Rustico на свой собственный – английский. Они (единственные в мире!) считают, что цивилизованного человека от варвара в любой точке Земного шара отличает именно знание английского языка, и недоумевают, обнаруживая, что это не совсем так…

Традиционная историография в области языкознания подобна несчастному Михелю из стихотворения безымянного немецкого поэта, опубликованного в Инсбруке в 1638 г., цитата из которого приведена в упомянутой книге Ф. Штарка (правописание оригинала):

Ich teutscher Michel
Versteh schier nichel
In meinem Vaterland —
Es ist ein Schand…

Я, немец Михель,
ни хрена не понимаю
в своей стране
какой срам…

1. Единственным языком, изучавшимся в этот период, был латинский. Хотя согласно распространенной в католическом мире «теории триязычия», развитой в VII в. епископом Исидором Севильским (560–636), статусом «священных» пользовались также греческий и древнееврейский языки (поскольку именно на них по приказу Понтия Пилата была сделана надпись на кресте Иисуса Христа), реальная жизнь внесла в нее существенные поправки: древнееврейский изначально был чужд подавляющему большинству христианского мира и его знание в средние века (как, впрочем, и позднее) было всегда уделом немногих, а число владеющих греческим также оставалось незначительным, чему способствовала отчужденность между католической и православной церквами, завершившаяся в 1054 г. открытым разрывом. Таким образом, «триязычие» свелось к фактическому одноязычию, что, естественно, сужало круг наблюдаемых языковых фактов, а слово «грамматика» стало пониматься как синоним именно латинской грамматики.

2. Латинский язык был мертвым языком (использовался главным образом для письменного общения), и изучать его было можно лишь на основе письменных источников. Соответственно предметом обучения становились в первую очередь не звуки (фонетические), а буквы – графические элементы, т. е. собственно фонетические исследования оказались в полном пренебрежении.

3. Само изучение латинского языка проводилось в основном в практических целях, вследствие чего грамматика не столько описывала существующие факты, сколько предписывала их «правильное» употребление. Важнейшим пособием для изучения латинского языка оставались все те же грамматики Доната и Присциана либо созданные на их основе компиляции; оригинальных в собственно лингвистическом отношении трудов практически не создавалось.

4. Отождествление понятий латинской грамматики и грамматики вообще привело к тому, что даже в тех случаях, когда начинали изучаться другие языки, на них механически переносились особенности латинской грамматики, а подобного рода «латиноцентризм» неизбежно приводил к игнорированию конкретной специфики разных языков, зачастую весьма не схожих с латинским.

5. Поскольку изучение латинского языка рассматривалось как логическая школа мышления, правильность грамматических явлений стала устанавливаться логическими критериями, а логическая терминология стала даже вытеснять собственно‑грамматическую, заимствованную от греко‑римской античной традиции.

Несмотря на, казалось бы, достаточную убедительность приведенных выше положений, в специальной литературе отмечалось, что они нуждаются в достаточно серьезной корректировке, поскольку не учитывают ряд важных моментов.

Во‑первых, в какой‑то степени так называемые новые (т. е. живые) европейские языки также попадали в поле внимания: составлялись алфавиты, делались глоссы, выполнялись переводы, сочинялись оригинальные произведения… Сколь ни неравноправен был их статус по сравнению с латынью, но подобная деятельность, несомненно, способствовала постепенному повышению их престижа, а тем самым – подготавливала почву для их превращения в объект научного изучения. В этой связи историки языкознания обращают особое внимание на исландские трактаты XII в., в которых рассматривается вопрос об использовании латинского письма применительно к исландскому языку и в связи с этим описывалась сама исландская фонетика. К концу Средневековья эта тенденция проявилась уже достаточно отчетливо, отразившись, в частности, в знаменитых словах Данте Алигьери о том, что народный язык «благороднее» латыни, поскольку первый – язык «природный», а второй – «искусственный».

Во‑вторых, было отмечено и то обстоятельство, что ходячее определение латыни как «мертвого» языка, верное в том смысле, что он не являлся родным для какого‑либо этнического коллектива, отнюдь не столь верно в других отношениях. «Латинский язык не был мертвым языком, и латинская литература не была мертвой литературой. По‑латыни не только писали, но и говорили; это был разговорный язык, объединявший немногочисленных образованных людей того времени: когда мальчик‑шваб и мальчик‑сакс встречались в монастырской школе, а юноша‑испанец и юноша‑поляк – в Парижском университете, то, чтобы понять друг друга, они должны были говорить по‑латыни. И писались на этом языке не только трактаты и жития, а и обличительные проповеди, и содержательные исторические сочинения, и вдохновенные стихи». Кстати, это сказалось и на своеобразной «диалектизации» средневековой латыни: появляются изменения в произношении, словоупотреблении, в меньшей степени – в грамматике. В литературе описаны даже случаи, когда ученые из разных стран, говоря на «своем» варианте латинского языка, уже с трудом понимали, а иногда и вообще не понимали друг друга. Отсюда возникла необходимость соответствующей коррекционной работы: в ту же грамматику Присциана стали вноситься поправки, отражающие указанный процесс.

В‑третьих, с развитием средневекового мировоззрения в первую очередь философского, грамматика привлекает внимание уже и в чисто теоретическом отношении: появляются труды, в которых делаются попытки осмыслить явления языка и интерпретировать их в более широком аспекте. В этом смысле средневековых мыслителей, занимавшихся названными проблемами, можно в какой‑то мере считать предтечами общего языкознания.

Наконец, в‑четвертых, в сочинениях авторов позднего Средневековья, когда в орбите внимания ряда средневековых мыслителей оказались и такие языки, как греческий, еврейский, арабский, стали звучать идеи о том, что помимо общей логической основы в языках имеются и довольно значительные различия, сказывающиеся, например, в трудностях при переводе (эту мысль наиболее отчетливо высказал Роджер Бэкон).

Возвращаясь к вопросу о внутренней периодизации средневековой лингвистической мысли, можно отметить, что чаще всего здесь выделяют два основных этапа.

Первый («ранний») охватывает промежуток времени приблизительно с VI до XII в. В качестве его отличительной особенности называют обычно процесс усвоения античного наследия и его адаптации к новым историческим условиям. Выдающуюся роль здесь сыграли такие позднеантичные авторы, как Марциан Капелла (V в.), Анций Манлий Северин Боэций (480–524), Маги Аврелий Кассиодор (490–575).

Первому из них принадлежит опиравшаяся на труды Варрона и других авторов своеобразная энциклопедия в девяти книгах «Брак Филологии и Меркурия». К нему восходит сложившаяся в средневековой Европе система «семи свободных искусств», состоявшая из так называемого тривия, включавшего словесные науки (грамматику, риторику и диалектику, т. е. умение вести споры) и квадривия (музыки, арифметики, геометрии, астрономии). Таким образом, именно грамматика, понимаемая, как отмечалось выше, как искусство читать и писать, должна была служить основой дальнейшего школьного образования: характерно, что ее изображали в виде женщины, державшей в правой руке нож для подчистки ошибок, а в левой – розги для наказания нерадивых.

Боэций известен как переводчик на латынь основных логических сочинений Аристотеля, заложивших основу логических учений в Европе и в значительной степени определивших разработку грамматических проблем.

Кассиодором была составлена, в частности, своеобразная энциклопедическая компиляция латинских трудов по «словесным искусствам», к которым он отнес грамматику, риторику с поэтикой и логику.

Как уже отмечалось, в эту эпоху канонизируются в качестве основных пособий по изучению грамматики труды Доната и Присциана. Упомянутый выше Исидор Севильский, опираясь на труды Боэция, Кассиодора и других античных авторов, составляет труд, именовавшийся «Начала, или этимологии», в котором утверждалось, что сущность вещи может быть выведена из самого ее названия, а не возникает произвольно, т. е. разделяется та точка зрения, которую высказывали в античности сторонники теории «фюсей». Соответственно этимология, по мысли Исидора, должна привести к восстановлению первичной, «истинной» формы слов. Разумеется, с точки зрения сравнительно‑исторического языкознания этимологии Исидора, как и его античных предшественников, не могут претендовать на научность, хотя некоторые из них довольно любопытны. Например, ссылаясь на библейское предание о сотворении человека, он пытается установить связь между латинскими словами «homo» («человек») и «humus» («земля»).

Наиболее важным моментом рассматриваемого периода принято считать относящееся к XI–XII вв. начало борьбы номинализма и реализма , в которой приняло участие несколько поколений средневековых ученых. Спор этот восходит еще к античной эпохе, и сущность его состоит в том, соответствуют или нет общим понятиям (универсалиям) какие‑либо действительные явления. Теоретическим источником его послужило сочинение позднеантичного автора Порфирия (ок. 233–204), указывавшего, что для правильного понимания категорий Аристотеля необходимо знать, что такое род и вид, что такое различающий признак, собственный признак и привходящий признак, причем сам Порфирий отказался от однозначного разрешения данной проблемы: «Я буду избегать говорить относительно родов и видов, – существуют ли они самостоятельно, или же находятся в одних и тех же мыслях, и если они существуют, то тела ли это или бестелесные вещи, и обладают ли они отдельным бытием, или же существуют в чувственных предметах и опираясь на них: ведь такая постановка вопроса заводит очень глубоко и требует другого, более обширного исследования».

Кроме сочинения самого Порфирия, использовались участниками спора также комментарии к нему и к Аристотелю, автором которых был Боэций. Начало дискуссии связывают с именем Росцелина из Компьена (1050–1120), который выступил с утверждением, что действительным объективным существованием обладают только единичные вещи, тогда как общие понятия, т. е. универсалии, – это только имена (по‑латыни nomina – отсюда и название всего направления). Из этого Росцелин делал вывод, что универсалии представляют собой просто «звуки голоса», лишь весьма косвенно связанные с самими вещами. Роды, виды и категории, согласно Росцелину, выражают не отношение вещей, а служат исключительно для классификации одних только слов. Лишь язык позволяет создать отвлеченные слова типа «белизна», которое, в сущности, ничего не выражает, поскольку в действительности могут существовать только белые предметы. Точно так же понятие «человек» имеется лишь в языке, тогда как в действительности могут существовать лишь отдельные люди (Сократ, Платон и др.).

Поскольку выводы Росцелина в определенной степени приводили к противоречию с некоторыми из церковных догматов (например, когда речь шла о сущности Троицы), они вызывали резкие возражения со стороны ортодоксальных католических философов. Особенно резко выступили против них Ансельм Кентерберийский (1033–1109) и Гильом из Шампо (ок. 1068–1121), представлявшие так называемое реалистическое направление. Согласно последнему, универсалии являются абсолютно реальными, и каждая из них целиком и полностью пребывает в любом предмете своего класса, тогда как индивидуальные различия между ними создаются внешними и случайными свойствами.

Один из слушателей Гильома, впоследствии ставший его непримиримым противником, Пьер Абеляр (1079–1142), отрицая реальность существования универсалий, вместе с тем отказался и от крайнего номинализма Росцелина, отмечая, что универсалия – не просто слово, имеющее физическое звучание, но она также обладает определенным значением и способна определять многие предметы, составляющие известный класс. Таким образом, согласно Абеляру, универсалии объективно существуют только в человеческом уме, возникая в результате чувственного опыта как результат абстрагирования. Эту доктрину умеренного номинализма позднее стали называть концептуализмом.

Борьба номинализма и реализма проходит сквозь всю дальнейшую историю средневековой философской мысли, причем, несмотря на враждебное отношение католической иерархии к номинализму и концептуализму (взгляды Росцелина, Абеляра и ряда других мыслителей даже поверглись осуждению), эта доктрина получила дальнейшее развитие. Для науки о языке рассматриваемый спор интересен в первую очередь благодаря тому, что в его ходе рассматривались основные проблемы, связанные с изучением семантической системы языка.

Второй период развития средневековой лингвистической традиции (поздний, или «предренессансный») охватывает XII–XIV вв. Эта эпоха характеризуется как расцвет и последний закат схоластической философии, возникшей в предыдущие века. В рассматриваемый отрезок времени (во многом благодаря контактам с арабским миром и через посредство арабских переводов) западноевропейские мыслители знакомятся с рядом произведений античных авторов, в первую очередь с ранее не известными «латиноязычному» Западу трудами Аристотеля и комментариями к ним. Наблюдается и возрастание интереса к проблемам языка. Правда, историки лингвистики отмечают, что собственно в плане грамматического описания языка было сделано не так много: по‑прежнему, основным авторитетом оставался труд Присциана, к которому составлялись многочисленные комментарии, и в этом плане можно отметить лишь один факт: категория имени, не расчленявшаяся в античной грамматике, была подразделена на существительное и прилагательное. Однако заметным явлением считается формирование в XIII–XIV вв. так называемой концепции философской грамматики. Первый опыт ее создания связывается с именем Петра Гелийского (середина XII в.), написавшего ее в виде комментариев к Присциану. Особую роль в развитии этого направления сыграл Петр Испанский (1210/20–1277), португалец по происхождению, ставший в 1276 г. римским папой под именем Иоанна XXI. В своем трактате «О свойствах терминов», составляющем заключительную часть принадлежавших ему «Кратких основ логики», он разрабатывает учение о суппозиции (допустимой подстановке терминов), касаясь вопроса о природе значения и отмечая важность изучения элементов языка в контексте тех комбинаций, в которых они выступают в речи. В значительной степени под его влиянием в XII–XIV вв. складывается так называемая «школа модистов» (название связанно с тем вниманием, которое ее представители уделяли вопросу о «модусах», т. е. способах значения.). К числу ее крупнейших представителей относятся Боэций Датчанин (XIII в.), Томас Эрфуртский (XIV в.) и др. Модисты изучали прежде всего общие свойства языка, его отношения к внешнему миру и мышлению. Вслед за Петром Гелийским они рассматривали грамматику не как чисто практическую дисциплину, которая учит «правильно говорить, читать и писать», а как науку (scientia). Отмечая, что языки обладают конкретной спецификой, модисты вместе с тем применяли к ней критерий «одна для всех языков», подчеркивая тем самым ее логический характер. «Тот, кто знает грамматику одного языка, – писал один из авторов рассматриваемой эпохи, – знает сущность грамматики вообще. Если же, однако, он не может говорить на другом языке или понимать того, кто говорит на нем, это происходит из‑за различий в словах и их формах, которые по отношению к самой грамматике случайны». Со школой модистов связаны также изучении вопросов синтаксического значения частей речи, их выделения и др., а сама грамматика определяется как наука о речи, изучающая правильное сочетание слов в предложениях посредством модусов означивания. При рассмотрении значения предложения средневековыми авторами использовалось также понятие диктума – объективной части значения предложения, соотносимой с модусом как операцией, производимой мыслящим субъектом. Уже в первой половине XX в. названные термины вновь ввел в науку о языке один из виднейших представителей Женевской лингвистической школы, сыгравший выдающуюся роль в оформлении и публикации «Курса общей лингвистики» Ф. де Соссюра, – Шарль Балли.

Появление письменности в средневековой европе. Языкознание в средневековой европе

Восстановление пароля