Главная / Лекарства / Лингвистическая палеославистика. Праславянский язык

Лингвистическая палеославистика. Праславянский язык

Одним из отличительных признаков научной литературы по языковедению является использование синонимичных терминов. И порой бывает непросто разобраться в этом калейдоскопе специальной лексики. Конечно, предпочтение того или иного термина - дело каждого лингвиста или научной школы. Однако здесь не должно быть никакой двусмысленности, в особенности, если дело касается учебно-методической литературы, в которой следует использовать обозначения, максимально точно отражающие характер тех или иных языковых фактов. Для подтверждения этой мысли можно обратиться к терминам, определяющим некоторые славянские языки.

Давно замечено, что нет ни одной общности языков, где бы похожесть составляющих ее членов была столь разительной, как у славянских языков. Трудно найти фонетическое явление или грамматическую категорию, которые могли бы принципиально отличать славянские языки друг от друга. Поразительна также материальная общность морфемного инвентаря и некоторых лексико-семантических групп. Если же перейти в область диахронии, то и здесь можно обнаружить, что идентичные изменения и даже процессы языковой эволюции рано или поздно охватывают все славянское пространство, независимо от его деления на восточнославянскую, южнославянскую, западнославянскую подгруппы, и идут они принципиально в одном и том же направлении, приводя к весьма схожим последствиям. Кроме того, сербы и поляки, украинцы и словенцы, как правило, в состоянии объясниться друг с другом без переводчика и без переключения на какой-то общепонятный язык. Круг подобных примеров можно расширять без особого труда. В чем же причины такой общности? Во-первых, она свидетельствует о существовании праславянского языка - языка-источника всех последующих славянских языков. Его наличие предполагает компактную территорию проживания, общее этническое и лингвистическое сознание у славян. Во-вторых, тесное родство славянских языков продиктовано относительной молодостью праславянского языка. Считается, что язык-основа существовал с 3 тысячелетия до н.э. до первой половины 1 тысячелетия н.э. К тому же уже обособленные славянские языки подверглись более или менее кардинальному расподоблению лишь к XIV веку.

Необычность праславянского языка заключается в том, что не найдено ни одного текста, на нем написанного. Он был искусственно реконструирован, смоделирован учеными и представляет собой гигантскую, но очень строгую и стройную систему архетипов - гипотетически (не абсолютно достоверно) выведенных языковых форм, которые стали исходными для позднейших продолжений. Праславянские формы записываются латинскими буквами и помещаются под звездочкой (астериском) - *. Основным приемом их восстановления является анализ рекордно большого числа регулярных соответствий прежде всего в близкородственных - славянских, а также в других индоевропейских языках (главным образом, тех, которые насчитывают многовековую историю - в латинском, литовском, готском и т.п.). Ценные результаты дает и сопоставление однокоренных и этимологически близких слов внутри одного языка.

В научной литературе можно найти несколько терминологических обозначений, предназначенных для рассматриваемого языка. Наиболее корректным следует считать определение праславянский язык , которое недвусмысленно указывает на предшествование рассматриваемой системы остальным славянским языкам, а также на период относительного этнического и лингвистического единства. С указанным термином конкурирует менее удачный термин общеславянский язык . Структура слова общеславянский наталкивает на мысль о каких-то чертах, общих для всех славянских языков в то или иное время (даже и после распада праславянского языка). Подобная трактовка расположена в области типологии языков и по сути дела оставляет без внимания исторические причины того структурного сходства, которое проистекает из генетического родства славянских языков между собой. Зачастую перечисленные обозначения употребляются как синонимы. Некоторые же ученые не склонны взаимозаменять термины общеславянский язык и праславянский язык , используя их по отношению к разным этапам существования родителя славянских языков, учитывая, что язык-основа динамично развивался, пережив ряд важнейших преобразований: общеславянский язык как начальный период развития (сразу же после его выделения из некоторой более крупной языковой единицы - балто-славянского или праиндевропейского языка (источника всех языков индоевропейской семьи), праславянский язык как конечная стадия более или менее однородного существования, которая непосредственно предваряла распадение на несколько славянских языковых подгрупп. Встречается и противоположное употребление. Возможность такой ситуации наглядно свидетельствует о том, что абсолютно четкое разделение славянского праязыка на более ранний и более поздний периоды остается недостижимым ввиду относительной и часто весьма противоречивой хронологии многих изменений, на которой основана попытка подобной дифференциации. Таким образом, современное состояние науки о предке всех славянских языков заставляет остановиться на употреблении одного-единственного термина - праславянский язык .

К рассмотренной системе максимально приближен старославянский язык , причем не только по времени, но и по структурным признакам. Данный язык уникален тем, что он был намеренно создан в середине IX века славянскими просветителями и миссионерами - братьями Кириллом и Мефодием. Разработанная ими в результате величайшего Боговдохновенного творческого процесса система вошла в историю как первый письменный литературный славянский язык, который был предназначен для нужд христианского культа, и прежде всего для перевода греческих богослужебных книг. Несмотря на то, что в его основе лежит южнославянский диалект города Солуни - родины Кирилла и Мефодия (поэтому их и называют солунскими братьями), старославянский язык никогда не использовалась в качестве средства живого, повседневного общения, а изначально задумывался как книжный, литературный, письменный. К тому же он не был показателем национальной принадлежности. Данную систему приняли средневековые славянские народы Центральной, Юго-Восточной и Восточной Европы. старославянский язык - язык переводов с греческого, который к IX веку насчитывал тысячу лет литературного развития. И первый книжно-литературный славянский язык в полной мере отразил достижения этого древнего классического языка, особенно в области художественных средств и в лексике. Большое количество грецизмов разными путями вошли в старославянский язык, а позже - и в русский: ангел, благодать, диалектика, икона, просвещение и мн.др. Следовательно, отличительными чертами рассматриваемого языка с самого начала были наддиалектность, интернациональность, обработанность, наличие только письменной формы. Кроме того, старославянский язык характеризуется структурной однородностью, что объясняется, по-видимому, сохранением в нем фонетических и морфологических особенностей праславянского языка, а также консервативностью его функций - письменного средства, которое обеспечивает распространение авторитетных религиозных текстов. Сложность изучения старославянского языка состоит в следующем: самые первые переводы, сделанные непосредственно Кириллом и Мефодием, не сохранились. Наука располагает лишь их списками (копиями) или новыми переводами, выполненными в Х-XI веках по образцу старейших. Конечно, имеющиеся тексты в той или иной степени отступают от изначальной, «образцовой» системы, но отклонения в целом незначительны, поэтому язык поздних памятников условно рассматривают как старославянский. Однако и таких источников крайне мало - около 20. Анализируя их, слависты столкнулись еще с одной проблемой: эти тексты написаны при помощи двух азбук - кириллицы и глаголицы, которые сильно отличаются друг от друга. Так, например, Зографское, Мариинское, Ассеманиево Евангелия, Рильские и Охридские листки - глаголические, а Супрасльская рукопись, Саввина книга, Енинский Апостол, надписи на каменных плитах - кириллические. Для обозначения анализируемого языка существует целая система терминов, отражающая среди прочего его меняющийся социокультурный статус и состояние славистической науки. Определение славянский язык - самое очевидное и почти ничего не говорит о специфике рассматриваемой системы, ибо маркирует ее только с точки зрения бытования у славянских народов. Под общеславянским языком здесь понимается единый литературный язык, распространенный во всей Славии. Термин же древнеславянский язык устанавливает преемственность с другими славянскими языками, возникшими после IX века. Обозначение церковнославянский язык подчеркивает профетический, священный статус языка, совершенно игнорируя, что солунскими братьями и их последователями был создан язык не только религии, но науки и философии (можно вспомнить хотя бы трактат «о письменах» черноризца Храбра, в котором изложены факты, связанные с созданием славянской письменности). Сочетание древнецерковнославянский язык отделяет первоначальную систему от более поздних (см. ниже). Наиболее спорны термины древнеболгарский, староболгарский язык , которые сосредотачивает неоправданно много внимания на том, что солунский диалект, носителями которого были Кирилл и Мефодий, входит в состав древнеболгарского языка, что основная подготовительная работа (создание азбуки, разработка механизмов перевода и проч.) осуществлялась до миссионерской поездки в Моравию и, что, наконец, расцвет первого литературного языка всех славян связан с царствованием болгарских царей Бориса и Симеона. Кроме того, основы древне-, старо- подразумевают, что современный болгарский язык так или иначе имеет прямым своим источником систему, разработанную Кириллом и Мефодием, что, конечно, не соответствует действительности. Наиболее широкое распространение в современной лингвистике получил термин старославянский язык. Казалось бы, он ничем не отличается от сочетания древнеславянский язык.

Однако здесь есть один тонкий семантический нюанс, имеющий принципиальное значение.

Прилагательному старый принадлежит значение «прежний, не теперь появившийся, бывший в употреблении», а слову древний - «существовавший в отдаленном прошлом, происходивший в ранние исторические эпохи». Данный лексико-семантический вариант указывает на то, что явление подвергается некоему развитию, имеет разновременные фазы (и старый как раз - один из этапов древнего).

Периодизация первого литературного языка всех славянских народов вряд ли целесообразна. Исходя из подобного семасиологического и деривационного анализа, следует, напротив, признать правильность и удобство термина древнерусский язык (см. ниже). Следовательно, все указанные определения по-разному характеризуют происхождение, первоначальную локализацию, структуру, функции, эволюцию рассматриваемого языка. Однако наиболее адекватным, отражающим природу изучаемого языка, а также его соотношение с последующими языками следует признать термин старославянский язык .

Cтарославянский язык прекратил свое существование в конце X века, когда письменность и культура на южнославянских территориях переживали период упадка. Данный язык в рамках научно-прагматических классификаций считается мертвым на основании того, что он в настоящее время не функционирует ни в письменной, ни в устной форме и не используется ни в одной из материальных сфер.

Созданный для нужд Православия и чрезвычайно близкий имеющимся устно-разговорным системам, старославянский язык быстро распространился среди славянских народов. Под влиянием живой местной речи он приобретает особенности, порознь характерные для разных языков. Уже самые ранние памятники Х-ХI веков отражают черты, свойственные речи переписчиков. С течением времени у каждого из славянских православных народов конфессиональный язык стал выступать в местной редакции, варианте, изводе. Так, сложились старославянский язык болгаро-македонской, сербохорватской, чешской моравской редакций. Вполне естественно, что масштабная христианизация Руси в конце X века повлекла за собой возникновение старославянского языка русского (восточнославянского) извода), иначе называемого церковнославянским языком. В отличие от старославянского, то есть условно древнецерковнославянского, его можно квалифицировать как новоцерковнославянский язык, однако этот термин малоупотребителен в научном обиходе. К древнейшим памятникам церковнославянского языка относятся Остромирово Евангелие 1056-1057 гг., Куприяновские (Новгородские) листки, Новгородские Служебные Минеи, Евгеньевская Псалтырь. От «образцового» старославянского языка его русский извод отличает фонетика (утрата носовых гласных, частые случаи полногласия, твердый звук [ж] вместо мягкого [ж,д,] и т.п.), графика (отсутствие большинства йотированных букв и др.), грамматический строй (синкретизм парадигм, видоизменение синтаксических конструкций и т.д.), разветвленная система диакритических знаков, набор орфографических предписаний и проч.

На протяжении XI-XVII веков, то есть в донациональный период, церковнославянский, как и его предок, выступал на Руси в роли письменного, литературного языка, оказав огромное и плодотворное воздействие на развитие собственно русского языка. Значит, церковнославянский язык был нормированным, кодифицированным, полифункциональным и стилистически дифференцированным. XVII столетием принято датировать начало современного церковнославянского языка. Тогда - при патриархе Никоне - был осуществлен новый перевод основных богослужебных книг, сформулированы главные орфографические правила и кодифирована грамматическая система. В XVIII веке церковнославянский язык утрачивает статус литературного языка - эту роль отныне играет русский язык. у церковнославянского языка остается только одна, исконная функция, которая выполняется им до сих пор, - быть языком богослужения и богослужебной литературы. Для достоверности картины необходимо упомянуть о том, что с конца 80-х годов xx столетия в нашей стране появилось большое число издательств, которые среди прочего занимаются выпуском книг на церковнославянском языке, относящихся к разным редакциям и лингвистическим традициям. К тому же в последнее время на фоне низкой церковнославянской грамотности с новой силой разгораются давние споры о замене литургического языка на русский. Указанные факты дают основания для того, чтобы передвинуть границы современного церковнославянского языка на несколько веков вперед - к рубежу XX-XIX cтолетий.

Разумеется, помимо книжного - письменного языка, на Руси был и устный - разговорный язык единой общевосточнославянской народности, берущей свое начало в VII-VIII веках. Тогда языковая картина отличалась необычайной диалектной пестротой. Однако позже, в x-xi столетиях - в период Киевской Руси, из этого многообразия выкристаллизовался стандартный язык - койне, то есть такой функциональный лингвистический тип, который используется в качестве главного средства общения с широким диапозоном коммуникативных сфер в условиях стабильного взаимодействия между носителями разных говоров. Оно имело достаточно широкий круг общественного применения: государственная сфера (сообщения, доклады, княжеские указы, международные договоры), юридическая практика (записи судебных решений), публичные выступления (речи князей, воевод, послов), фольклор. Однако со временем койне оставляет за собой только функцию повседневной коммуникации, передав остальные роли книжно-письменному и деловому языку.

Таким образом, органичное соединение двух стихий - устно-разговорной и книжно-славянской, и составляет древнерусский , или общевосточнославянский язык (первый термин встречается в научных публикациях намного чаще второго). Указанные внутриязыковые типы различались во всяком случае по следующим признакам: лексико-фразеологический состав (исконные русизмы и старославянизмы); словоупотребление (прямые и переносные значения); специфика текстовой структуры (упрощенный синтаксис и конструкции, ориентированные на древнегреческие образцы); набор художественно-выразительных средств (незамысловатый, прагматически обусловленный язык и обилие риторических фигур); коммуникативные сферы (бытовое общение и письменная практика).

В период феодальной раздробленности, после распада Киевской Руси, на ее территории из единой древнерусской (общевосточнославянской) народности начинает формироваться три обособленные народности - русская (великорусская), украинская и белорусская, что было теснейшим образом сопряжено со складыванием новых государственных объединений, среди которых наибольший авторитет со временем приобрело Московское княжество. Перечисленные обстоятельства, а также многоступенчатые изменения, связанных главным образом с активным развитием устно-разговорного типа языка, привели к тому, что в XIV-XV столетиях появились новые лингвистические общности - старорусский, старобелорусский и староукраинский языки.

И, наконец, в XVII веке сложились все необходимые социально-политические условия для формирования трех самостоятельных наций (русской, украинской, белорусской), а значит, и для формирования трех самостоятельных национальных языков - русского, белорусского и украинского, которые, пройдя многовековой путь развития, продолжают выполнять свои функции до настоящего времени...

Общеславянский или праславянский язык, на котором говорили предки современных славянских народов, жившие на территории прародины, сохранялся в первые века н. э. (как минимум, до середины первого тысячелетия), но расселение славян на все более обширные территории естественным образом вело к развитию местных наречий, часть из которых затем претерпела превращение в самостоятельные языки.

Современные филологические представления об этом языке касаются в основном его фонологии и морфологии; составить на нем длинную связную фразу или тем более пытаться «говорить по‑праславянски» вряд ли кто‑то возьмется. Дело в том, что праславянский язык был языком дописьменным ; текстов на нем нет, и его словоформы, особенности его фонологии и фонетики филологи выводят методом реконструкции. Подробно с принципами такой реконструкции студентов‑филологов знакомят, в частности, по курсу старославянского языка. Курс «Введение в славянскую филологию», избегая дублирования подобной информации, все же включает ее необходимые начала в краткой «ознакомительно‑напоминательной» форме.

В праславянском языке сложилась, например, весьма своеобразная система глагольного спряжения и склонения имен, отдельные разрозненные черты которой поныне в той или иной мере сохраняют современные славянские языки. Сложной системе родов (мужской, женский, да еще и средний) соответствовало несколько склонений. Сонорные («плавные») согласные j, w, r, l, m, n в праславянском были способны образовывать самостоятельный слог (без участия гласной фонемы). В процессе исторической эволюции праславянский язык неоднократно пережил смягчение (палатализацию ) согласных.

В праславянском языке среди согласных некоторые были только твердыми, но затем произошло их смягчение, а *k, *g, *h перед гласными переднего ряда перешли в шипящие к > ч’, г > ж’, х > ш’ (при определенных условиях к, г, х впоследствии переходили также в мягкие свистящие к > ц’, г > з’, х > c’).

В последние века праславянский язык пережил процесс перехода закрытых слогов в открытые. Среди гласных имелись дифтонги. Дифтонгические сочетания гласных поныне есть в некоторых других индоевропейских языках. В результате сложных процессов они утрачивались, вследствие чего из дифтонга ei получилось старославянское и, из oi, ai – ѣ (ять), и т. д. На новой основе дифтонги развились позднее в словацком и чешском языках.

Братья греки Константин (в монашестве Кирилл, ок. 827–869) и Мефодий (ок. 815–885) были уроженцами Солуни (Фессалоников) и хорошо знали местное южнославянское наречие, бывшее, видимо, диалектом древнеболгарского языка. На нем и был первоначально основан старославянский язык, сохраненный во множестве древних текстов конца I тыс. н. э., написанных «глаголицей» и «кириллицей». (Другое его название – древнецерковнославянский.) Константином был создан славянский алфавит, используя который, братья перевели на старославянский важнейшие христианские священные книги. Благодаря наличию письменности и памятников старославянский в отличие от праславянского хорошо изучен филологами.

Основные глаголические памятники – Киевские листки, Ассеманиево евангелие, Зографское евангелие, Синайская псалтырь, Мариинское евангелие и др. Основные кириллические памятники – Саввина книга, Супрасльская рукопись, Хиландарские листки и др.

Для старославянского языка характерна сложная система глагольных форм, передающих различные оттенки прошедшего времени – аорист (прошедшее совершенное), перфект (прошедшее неопределенное), имперфект (прошедшее несовершенное), плюсквамперфект (давнопрошедшее).

В нем имелись редуцированные гласные ъ и ь, которые впоследствии на конце слова и в слабой позиции утратились (напр., окно из ст. – слав. окъно, дом из ст. – слав. домъ), а в сильной позиции развились в «полногласные» (отец из ст. – слав. отьць). Характерной старославянской особенностью были носовые гласные [он] и [ен] – отображавшиеся буквами ѫ («юс большой») и ѧ («юс малый»). Носовые сохранились, например, в польском языке, в русском же [он] перешел в [у], а [ен] – в [’a].

Весьма интересной была судьба праславянских гласных *o и *e в сочетании с сонорными согласными *r и *l. Если условно обозначить все остальные согласные буквой t, то оказывается, что у южных славян, например, в том же старославянском языке произошло удлинение гласного с его последующей переменой местами с согласным *r, *l: *tort > *to: rt > tro: t > trat; *tolt > to: lt > tlo: t > tlat; *tert > te: rt > tre: t > trht; *telt > te: lt > tle: t > tlѣt (то есть развилось так называемое неполногласие типа −ра−, −ла−, −рѣ−: градъ, глава, злато, власть, млѣко, срѣда и т. п.). У западных славян этому соответствовало неполногласие типа −ro−, −lo− (ср. польск. głowa, krowa). У восточных же славян развилось полногласие типа −оро−, −оло−, −ере− (город, голова, золото, волость, молоко, середина и т. п.): *tort > tort > tor°t > torot; *tårt > tert > teret > teret и т. д. (маленькая буква в верхнем регистре обозначает появлявшийся первоначально слабый призвук).

Русская классическая поэзия активно использовала старославянские слова‑синонимы (знакомые русским читателям через церковнославянский язык) – например, для придания «высоты» стилю.

Падежей в старославянском языке было семь. Обычно окончания именительного и винительного падежа единственного числа совпадали и в одушевленных и в неодушевленных существительных (исключение делалось для обозначения лиц, стоящих иерархически высоко: пророк, князь, отец и т. п., – здесь форма винительного могла совпадать с формой родительного, как в современном русском). Современному предложному падежу, шестому по счету, соответствовал местный. Кстати, что до старославянских слов и их склонения по падежам, упомянем такие интересные феномены, как утраченный русским языком звательный падеж существительных (седьмой) – горо (от гора), земле (от земля), сыноу (от сынъ) и т. д., а также двойственное число, тоже утраченное славянскими языками (кроме языка лужицких сербов). Болгарский же и македонский языки вообще лишились склонения существительных – в них, как и в других языках аналитического строя (наподобие, например, французского), на контекстные смыслы существительных указывают предлоги и порядок слов (в них развился и характерный постпозитивный определенный артикль, пишущийся слитно после слова – например, болгарское «книгата » от «книга»).

В польской речи редко употребляются личные местоимения ja, ty, my, wy, on и пр, – хотя они и предусмотрены системой языка. Вместо местоимения второго лица wy поляки обычно применяют слово «pan» (применительно к женщине или девушке pani ), соответствующим образом преобразовывая фразу – так что обращение делается в форме третьего лица, например: co pan chce? (то есть «чего Вы хотите»?)

Характерная черта славянских языков – глагольный вид (несовершенный и совершенный), позволяющий компактно выражать смысловые нюансы, связанные с действием, длящимся либо повторяющимся, с одной стороны, и законченным, с другой.

Славянские языки составляют группу, входящую в индоевропейскую языковую семью. На славянских языках в настоящее время говорят более 400 млн человек. Языки обсуждаемой группы распадаются, в свою очередь, на западнославянские (чешский, словацкий, польский, кашубский, серболужицкий, включающий два наречия (верхнелужицкое и нижнелужицкое), и мертвый с конца XVIII в. полабский), южнославянские (болгарский, сербохорватский, словенский, македонский и мертвый с начала XX в. словинский) и восточнославянские (русский, украинский и белорусский). В итоге подробного сравнительно‑исторического исследования славянских языков один из крупнейших филологов XX в. князь Николай Сергеевич Трубецкой (1890–1938) писал:

«Мы видели, что по отношению к языку русское племя занимает среди славян совершенно исключительное по своему историческому значению положение».

Этот вывод Трубецкого основывается на уникальной историко‑культурной роли русского языка, понимаемой им следующим образом: «Будучи модернизированной и обрусевшей формой церковнославянского языка, русский литературный язык является единственным прямым преемником общеславянской литературно‑языковой традиции, ведущей свое начало от святых первоучителей славянских, т. е. от конца эпохи праславянского единства».

К обоснованию вопроса об «историческом значении» «русского племени» необходимо, разумеется, помимо особенностей языка привлечь духовную культуру, сотворенную русским народом. Поскольку это огромная по объему сложная проблема, ограничимся здесь просто перечислением основных имен: в науке – Ломоносов, Лобачевский, Менделеев, Павлов, Королев; в литературе – Пушкин, Тургенев, Достоевский, Лев Толстой, Чехов, Горький, Бунин, Маяковский, Булгаков, Шолохов; в музыке – Глинка, Мусоргский, Римский‑Корсаков, Чайковский, Рахманинов, Скрябин, Стравинский, Шостакович, Свиридов; в живописи и ваянии – Брюллов, Суриков, Репин, Васнецов, Валентин Серов, Кустодиев, Коненков и т. д.

А М. В. Ломоносов в «Посвящении», предпосланном его «Российской грамматике», заявляет:

«Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с Богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятельми, италиянским – с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка».

Что до понимания русского литературного языка как «обрусевшей формы» церковнославянского, объективности ради необходимо немного задержаться на данной теме.

Можно выделить две группы концепций происхождения русского литературного языка. Одни концепции, восходящие частью к академику Измаилу Ивановичу Срезневскому (1812–1880), частью к академику Алексею Александровичу Шахматову (1864–1920), так или иначе видят в древнерусском литературном языке обрусевший древнецерковнославянский. Другие восходят к работам академика Сергея Петровича Обнорского (1888–1962).

В работе С. П. Обнорского «„Русская Правда“ как памятник русского литературного языка » говорится:

«Анализ языка „Русской Правды“ позволил облечь в плоть и кровь понятие этого литературного русского языка старшего периода. Его существенные черты – известная безыскусственность структуры, т. е. близость к разговорной стихии речи, <…> отсутствие следов взаимодействия с болгарской, общее – болгарско‑византийской культурой…».

Вывод ученого, что у русских уже в X в. имелся свой, самостоятельный от старославянского, литературный язык, был революционным, и его сразу попытались оспаривать, упирая на то, что «Русская Правда» – не литературный памятник, а произведение «делового содержания». Тогда С. П. Обнорский привлек к анализу «Слово о полку Игореве», «Поучение» Владимира Мономаха, «Моление Даниила Заточника» – то есть важнейшие в художественном отношении древнерусские памятники.

Академик Обнорский издал ставшую знаменитой книгу «Очерки по истории русского литературного языка старшего периода ». В ней он, в частности, писал «о русской основе нашего литературного языка, а соответственно о позднейшем столкновении с ним церковнославянского языка и вторичности процесса проникновения в него церковнославянских элементов». Труды С. П. Обнорского были заслуженно удостоены Сталинской премии (1947) и Ленинской премии (1970, посмертно) – то есть высших творческих наград советского времени.

Суть выводов академика Обнорского в том, что русский литературный язык развился самостоятельно – то есть «русский литературный язык по природе своей русский, церковнославянские элементы в нем вторичны».

Действительно, все перечисленные выше изучавшиеся Обнорским памятники – и свод древних правовых норм «Русская Правда», и литературно‑художественные шедевры – по языковому строю типично русские.

(Это не отменяет факта, что параллельно в ряде жанров русские писали на церковнославянском – например, «Слово о законе и Благодати» митрополита Иллариона, жития святых, церковные поучения и пр. И устная речь на церковнославянском звучала – во время церковного богослужения.)

Для сравнения можно указать, например, на польский язык, в словарном составе которого ощутимо отразились результаты многовекового давления на него со стороны латыни, объясняемого тем, что направление развития польской культуры издавна задавалось католической церковью. Поляки вообще веками писали по‑латыни, в то время как православные славянские народы создавали литературу на церковнославянском. Зато, с другой стороны, именно польский, как уже упоминалось, сохранил праславянские носовые гласные [эн] и [он] (по‑польски обозначаются буквами ę и ą: например, księżyc – луна, месяц; dąb – дуб). Отдельные праславянские черты сохранили и некоторые другие славянские языки. Так, в чешском по сей день существуют так называемые слоговые плавные, например vlk – волк. Болгарский же по‑прежнему использует такие древние глагольные времена, как аорист (прошедшее совершенное), перфект (прошедшее неопределенное) и имперфект (прошедшее несовершенное); в словенском сохранились «давнопрошедшее» («предпрошедшее») глагольное время плюсквамперфект и такая особая неспрягаемая глагольная форма (бывшая и в старославянском), как супин (достигательное наклонение).

Язык полабских славян (полабян), живших по западному берегу реки Лабы (Эльбы), исчез к середине XVIII в. Сохранился его небольшой словарик, включавший и отдельные фразы по‑полабски. Этот неоценимо полезный для филологов текст составил в XVIII в. грамотный полабянин Ян Парум Шульце , бывший, видимо, не простым крестьянином, а деревенским трактирщиком. Примерно в то же время немецкий пастор Х. Хенниг, уроженец мест исторического проживания полабян, составил обширный немецко‑полабский словарь.

Язык полабян, подобно польскому, сохранял носовые гласные. В нем имелись аорист и имперфект, а также двойственное число существительных. Весьма интересно, что ударение в этом западнославянском языке было, судя по ряду данных, разноместным.

Статус некоторых славянских языков по сей день филологически дискуссионен.

Отдельным самостоятельным народом считают себя, например, русины , живущие ныне на территории Украины, Сербии, Хорватии и других регионов. В условиях СССР их упорно пытались причислять к украинцам, что вызывало неизменные протесты в русинской среде. Исходя из самоназвания, русины обычно ассоциируют себя с русскими (согласно их народной этимологии, русины – «Руси сыны »). Вопрос о степени реальной близости русинского языка к русскому до сих пор однозначно не разрешен. В средневековых текстах «русинами» себя нередко именуют «русские».

В Польше неоднократно делались попытки доказывать, что язык кашубов – не самостоятельный славянский язык, а лишь наречие польского языка, то есть, иначе, его диалект (тем самым кашубам отказывалось в статусе самостоятельного славянского народа). Нечто подобное можно встретить в Болгарии по отношению к языку македонцев.

В России до Октябрьской революции в филологической науке господствовала точка зрения, согласно которой русский язык распадается на три уникальных огромных наречия – великорусское (московское), малорусское и белорусское. Ее изложение можно встретить, например, в трудах таких крупнейших лингвистов, как А. А. Шахматов, акад. А. И. Соболевский, А. А. Потебня, Т. Д. Флоринский и др.

Так, академик Алексей Александрович Шахматов (1864–1920) писал: «Русский язык – термин, употребляемый в двух значениях. Он обозначает: 1) совокупность наречий великорусских, белорусских и малорусских; 2) современный литературный язык России, представляющийся в своем основании одним из великорусских наречий».

Забегая вперед, нельзя не подчеркнуть, что в настоящее время украинский и белорусский языки, качественно отличные от русского, – уже несомненная реальность .

Это, в частности, результат того, что на протяжении XX в. после Октябрьской революции искусственное отдаление малороссов и белорусов от русских и русского языка планомерно идеологически провоцировалось под предлогом проведения так называемой «ленинской» национальной политики, осознанно и последовательно возбуждавшей местные националистические умонастроения:

«Бывает, приходится слышать разговоры, что, дескать, украинизация слишком остро проводится, что массам она не нужна, что крестьянство вроде бы хорошо и русский язык понимает, что рабочие не хотят усваивать украинскую культуру, потому что это отдаляет их от их братьев русских», – откровенничал один из партийных деятелей 1920‑х гг., далее с пафосом заявляя: «Все такие разговоры – в какие бы ультра‑революционные и „интернационалистические“ наряды ни одевались – партия в лице своих руководителей и каждый отдельный разумный партиец – считают проявлением антирабочего и антиреволюционного влияния буржуазно‑нэповских и интеллигентских настроений на рабочий класс… Но воля Советской власти является непоколебимой, и она умеет, как это показал уже почти десятилетний опыт, доводить до конца любое дело, признанное полезным для революции, и преодолеет всякое сопротивление против своих мероприятий. Так будет и с национальной политикой, которую постановил провести в жизнь авангард пролетариата, его выразитель и вождь – Всесоюзная Коммунистическая Партия».

М. В. Ломоносов в XVIII в. небезосновательно полагал, что перед филологами не отдельный славянский язык, а «малороссийский диалект», причем «хотя сей диалект с нашим очень сходен, однако его ударение, произношение и окончения речений от соседства с поляками и от долговременной бытности под их властию много отменились или, прямо сказать, попортились». Убеждение, что местное наречие малороссов – просто «российское на польский образец премененное», разделяли и другие филологи.

Н. С. Трубецкой в 20‑е годы XX в. продолжал считать, что народное украинское наречие – ответвление русского языка («Ни о глубине, ни о древности различий между тремя основными русскими (восточнославянскими) наречиями говорить не приходится»). При этом хорошо информированный ученый отмечал и следующий любопытный факт:

«Соответствующие народные языки – великорусский и малорусский – близкородственны и похожи друг на друга. Но те украинские интеллигенты, которые ратовали за создание самостоятельного украинского литературного языка, именно этого естественного сходства с русским литературным языком и не желали. Поэтому они отказались от единственного естественного пути к созданию своего литературного языка, всецело порвали не только с русской, но и с церковнославянской литературно‑языковой традицией и решили создать литературный язык исключительно на основе народного говора, при этом так, чтобы этот язык как можно менее походил на русский».

«Как и следовало ожидать, – пишет далее Н. С. Трубецкой, – это предприятие в таком виде оказалось неосуществимым: словарь народного языка был недостаточен для выражения всех оттенков мысли, необходимых для языка литературного, а синтаксический строй народной речи слишком неуклюж, для того чтобы удовлетворить хотя бы элементарным требованиям литературной стилистики. Но по необходимости приходилось примкнуть к какой‑нибудь уже существующей и хорошо отделанной литературно‑языковой традиции. А так как к русской литературно‑языковой традиции примыкать ни за что не хотели, то оставалось только примкнуть к традиции польского литературного языка». Ср. также: «И действительно, современный украинский литературный язык… настолько переполнен полонизмами, что производит впечатление просто польского языка, слегка сдобренного малорусским элементом и втиснутого в малорусский грамматический строй».

В середине XIX в. украинский писатель Пантелеймон Александрович Кулиш (1819–1897) придумал для «подмоги народу к просвещению» основанную на фонетическом принципе систему правописания, с тех пор обычно называемую «кулишивкой». Она, например, отменяла буквы «ы», «э», «ъ», но зато вводила «є» и «ї».

Позже, на склоне лет, П. А. Кулиш пытался протестовать против попыток политических интриганов выставлять это его «фонетическое правописание» «как знамя нашей русской розни», заявив даже, что в виде отпора таким попыткам отныне будет «печатать этимологической старосветской орфографией» (то есть по‑русски. – Ю. М. ).

После Октябрьской революции кулишивка была активно использована при создании современного украинского алфавита. Для белорусов после революции также был придуман алфавит, основанный на фонетическом, а не этимологическом принципе (например, белорусы пишут «малако», а не молоко , «нага», а не нога и т. п.).

Значительное большинство слов являются для славянских языков общими, хотя смысл их ныне далеко не всегда совпадает. Например, русскому слову дворец в польском соответствует слово «pałac», «dworzec» же по‑польски не дворец, а «вокзал»; rynek по‑польски не рынок, а «площадь», «красота» по‑польски «uroda» (ср. с русским «урод»). Такие слова нередко именуются «ложными друзьями переводчика».

Резкие различия между славянскими языками связаны с ударением. В русском, украинском и белорусском, а также в болгарском разноместное (свободное) ударение: оно может падать на любой слог, то есть есть слова с ударением на первом слоге, на втором, на последнем и т. д. В сербохорватском ударении уже есть ограничение: оно падает на любой слог, кроме последнего. Фиксированное ударение в польском языке (на предпоследнем слоге слова), в македонском языке (на третьем от конца слов слоге), а также в чешском и словацком (на первом слоге). Эти различия влекут за собой немалые следствия (например, в сфере стихосложения).

И все же славяне, как правило, способны поддерживать разговор между собой, даже не зная языков друг друга, что лишний раз напоминает как о тесной языковой близости, так и об этническом родстве. Даже желая заявить о неумении говорить на том или ином славянском языке, славянин невольно выражается понятно для окружающих носителей этого языка. Русской фразе «Я не умею говорить по‑русски» соответствует болгарская «Не говоря български», сербская «Ja не говорим српски», польская «Nie muwię po polsku» (Не мувен по польску) и пр. Вместо русского «Войдите!» болгарин говорит «Влезте!», серб «Слободно!», поляк «Proszę!» (обычно с уточнением, кого он «просит»: pana, pani, państwa). Такими взаимоузнаваемыми, общепонятными словами и выражениями наполнена речь славян.

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Славянские языки восходят к одному источнику. Этот общеславянский язык-предок условно называют праславянским; условно потому, что неизвестно, как называл себя в глубокой древности народ, говоривший на этом языке.

Хотя праславянский язык существовал очень давно и от него не осталось никаких письменных текстов, тем не менее мы имеем о нем достаточно полное представление. Мы знаем, как развивался его звуковой строй, знаем его морфологию и основной фонд словарного состава, который унаследован от праславянского всеми славянскими языками. Наши знания основываются на результатах сравнительно-исторического изучения славянских языков: оно позволяет восстанавливать первоначальный облик (праформу) каждого исследуемого языкового факта. Реальность восстановленной (исходной) праславянской формы может быть проверена и уточнена показаниями других индоевропейских языков. Особенно часто соответствия славянским словам и формам встречаются в балтийских языках, например в литовском. Это можно проиллюстрировать корнями, в состав которых входят сочетания звуков, по-разному изменявшиеся в разных славянских языках после распада праславянского, но сохранившиеся без изменения в литовском языке.

Указанные в таблице (и многие другие) слова являются общими для всех славянских языков, следовательно, они были известны уже праславянскому языку. Общая для них пра-форма претерпела в разных славянских языках неодинаковые изменения; а оформление этих слов в литовском (и в других индоевропейских языках) подсказывает, что первоначально гласный находился во всех корнях перед l или r. В праславянском языке корни этих слов предположительно должны были звучать: *bolt-o из более раннего *ba°lt-ă°n, *golv-a, *kolt-iti, *vort-a, *gord-ъ, *korva. Установленные отношения позволяют сформулировать историко-фонетический закон, в соответствии с которым можно и во всех других подобных случаях реконструировать (предположительно восстановить) исходную праформу: русское норов, болгарское нрав и т. д. дают основание для реконструкции праславянского *norv-ъ (сравните литовское narv-ytis - «упрямиться»), горох, грах и т. д. - праславянское *gorx-ъ (сравните литовское gar̃čа- вид травы) и т. п. Именно таким путем восстанавливается облик распавшегося праславянского языка.

О праславянском как своеобразном индоевропейском языке можно говорить постольку, поскольку он характеризуется комплексом особенностей, присущих только ему и сочетающихся с серией особенностей, в той или иной степени известных другим языкам Европы и Южной Азии.

На каком-то этапе своей жизни группа европейских племен, говоривших на диалектах, близких древним балтийским, иранским, балканским, германским, объединилась в достаточно прочный союз, внутри которого в течение длительного времени происходило сближение (нивелировка, выравнивание) диалектов, необходимое для выработки взаимопонимания между членами племенного союза. Можно предполагать, что в I тысячелетии до н. э. уже существовал индоевропейский язык, характеризовавшийся особенностями, впоследствии известными только славянским языкам, что и позволяет нам, современным исследователям, называть его праславянским.

Своеобразие праславянского языка в значительной степени объясняется тем, что его исторические изменения обусловливались присущими только ему тенденциями развития. Самой общей из них была тенденция к слоговому членению речи. На позднем этапе развития праславянского языка оформляется однотипное строение слогов, ведшее к перестройке прежних слогов таким образом, чтобы все они заканчивались гласными (см. Закон открытых слогов). Именно тогда в рассмотренных выше случаях bă°l-tă°n (и др.) изменилось в blo-to, бо-ло-то или бла-то (с открытыми слогами).

Праславянский язык существовал до середины I тысячелетия н.э., когда говорившие на нем племена, расселившись на обширных территориях Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы, начинают утрачивать связи друг с другом. Язык каждой из обособившихся групп племен продолжал развиваться изолированно от других, приобретая новые звуковые, грамматические и лексические особенности. Это обычный путь образования «родственных» языков из единого языка-источника (праязыка), подмеченный еще Ф. Энгельсом, который писал: «Племена, расчленяясь, превращаются в народы, в целые группы племен... изменяются языки, становясь не только взаимно непонятными, но и утрачивая почти всякий след первоначального единства».

Праславянский язык — праязык, от которого произошли славянские языки. Никаких письменных памятников праславянского языка не существует, поэтому язык был восстановлен на основании сравнения достоверно засвидетельствованных славянских и других индоевропейских языков.

Праславянский язык не являлся чем-то статичным, он изменялся во времени и его формы можно реконструировать по-разному, в зависимости от выбранного хронологического среза.

Праславянский язык являлся потомком праиндоевропейского. Существует гипотеза, согласно которой прабалты и праславяне пережили период общности, и реконструируется прабалтославянский язык, который позднее распался на праславянский и прабалтийский.

Давно замечено, что нет ни одной общности языков, где бы похожесть составляющих ее членов была столь разительной, как у славянских языков. Трудно найти фонетическое явление или грамматическую категорию, которые могли бы принципиально отличать славянские языки друг от друга. Кроме того, сербы и поляки, украинцы и словенцы, как правило, в состоянии объясниться друг с другом без переводчика и без переключения на какой-то общепонятный язык. Круг подобных примеров можно расширять без особого труда. В чем же причины такой общности? Во-первых, она свидетельствует о существовании праславянского языка - языка-источника всех последующих славянских языков. Примерно во 2-1-м тыс. до н.э. из группы родственных диалектов индоевропейской семьи языков выделяется протославянский язык (на поздней стадии - примерно в 1-7 вв. - называемый праславянским). Его наличие предполагает компактную территорию проживания, общее этническое и лингвистическое сознание у славян. Где жили протославяне и их потомки праславяне, - вопрос дискуссионный. Вероятно, праславянские племена во 2-й половине 1 в. до н. э. и в начале н.э. занимали земли от среднего течения Днепра на востоке до верховьев Вислы на западе, к югу от Припяти на север и лесостепные районы на юг. Во-вторых, тесное родство славянских языков продиктовано относительной молодостью праславянского языка. Считается, что язык-основа существовал с 3 тысячелетия до н.э. до первой половины 1 тысячелетия н.э. К тому же уже обособленные славянские языки подверглись более или менее кардинальному расподоблению лишь к XIV веку.

В научной литературе можно найти несколько терминологических обозначений, предназначенных для рассматриваемого языка. Наиболее корректным следует считать определение праславянский язык, которое недвусмысленно указывает на предшествование рассматриваемой системы остальным славянским языкам, а также на период относительного этнического и лингвистического единства. С указанным термином конкурирует менее удачный термин общеславянский язык. Структура слова общеславянский наталкивает на мысль о каких-то чертах, общих для всех славянских языков в то или иное время (даже и после распада праславянского языка). Подобная трактовка расположена в области типологии языков и по сути дела оставляет без внимания исторические причины того структурного сходства, которое проистекает из генетического родства славянских языков между собой. Зачастую перечисленные обозначения употребляются как синонимы. Некоторые же ученые не склонны взаимозаменять термины общеславянский язык и праславянский язык, используя их по отношению к разным этапам существования родителя славянских языков, учитывая, что язык-основа динамично развивался, пережив ряд важнейших преобразований: общеславянский язык как начальный период развития (сразу же после его выделения из некоторой более крупной языковой единицы - балто-славянского или праиндевропейского языка (источника всех языков индоевропейской семьи), праславянский язык как конечная стадия более или менее однородного существования, которая непосредственно предваряла распадение на несколько славянских языковых подгрупп. Встречается и противоположное употребление. Возможность такой ситуации наглядно свидетельствует о том, что абсолютно четкое разделение славянского праязыка на более ранний и более поздний периоды остается недостижимым ввиду относительной и часто весьма противоречивой хронологии многих изменений, на которой основана попытка подобной дифференциации. Таким образом, современное состояние науки о предке всех славянских языков заставляет остановиться на употреблении одного-единственного термина - праславянский язык.

Некоторыми исследователями для обозначения праславянского языка также применяется синонимичный термин «общеславянский язык » (фр. slave commune, англ. Common Slavic, нем. Gemeinslavisch, хорв. opceslavenski) или «славянский язык-основа», последний впрочем признаётся неудобным и громоздким по причине невозможности образовать от него прилагательное.

Первые упоминания названия «славяне» в форме «склавины» (др.-греч. Σκλ?βηνοι, Σκλα?ηνοι, Σκλ?βινοι и лат. SCLAVENI, SCLAVINIAE) учёные относят к VI веку н. э. (в трудах Псевдо-Кесария, Прокопия Кесарийского и Иордана).

Ряд исследователей (М. В. Ломоносов, П. Й. Шафарик, И. Е. Забелин, Д. А. Мачинский, М. А. Тиханова) высказали мнение о тождестве упоминавшегося в «Руководстве по географии» Клавдия Птолемея племени «ставаны» Σταυανο? славянам, при этом согласно О. Н. Трубачёву термин «ставаны» — калька с самоназвания славян (индоиранск. *stavana- означает «хвалимый»), а это удревняет первое упоминание славян до II века н. э.

Особенности праславянского языка:

в фонетике: новая система гласных и сонантов; различение гласных долгих, кратких и сверхкратких; наличие слогообразующих плавных; наличие согласных звонких и глухих, твёрдых, мячгких и полумягких, мягких шипящих и аффрикат; распространение в аблауте ступени редукции; вхождение в группу satem по отражению (довольно непоследовательному) и.-е. палатализованных *k" и *g"; утрата слоговых сонантов; утрата закрытых слогов; смягчение согласных перед йотом; процесс первой палатализации и возникновение многих чередований; действие впоследствии второй и третьей палатализации задненёбных и возникновение новой серии чередований; возникновение носовых гласных; перемещение слогораздела; политоническое разноместное ударение; утрата при возникновении отдельныхязыков сверхкратких гласных ъ и ь;
в морфологии: формирование многих новых суффиксов; утрата двойственного числа; возникновение местоимённых прилагательных; различение основ инфинитива и настоящего времени;
в лексике: сохранение значительной части и.-е. словарного фонда и утрата вместе с тем многих старых слов; много заимствований из хаттского, хурритского и неизвестных язхыков; изоглоссы в области социальной и сакральной лексики, объединяющие анатолийские языки с тохарскими, кельто-италийскими, греческим.
в синтаксисе; частые начальные энклитики; конечное положение глагола; преимущественный порядок слов SOV;

История языка

Характер балто-славянских языковых отношений долгое время является предметом дискуссий в научном мире. Балтийские и славянские языки объединяет большое количество сходств на всех уровнях языка. Это заставило А. Шлейхера постулировать существование прабалтославянского языка, который распался на праславянский и прабалтийский. Этой же позиции придерживались К. Бругманн, Ф. Ф. Фортунатов, А. А. Шахматов, Е. Курилович, А. Вайан, Я. Отрембский, Вл. Георгиев и др. А. Мейе, напротив, полагал, что сходства между славянскими и балтийскими языками вызваны независимым параллельным развитием, а прабалтославянского языка не существовало. Того же мнения были И. А. Бодуэн де Куртенэ и Хр. Ш. Станг. Я. М. Розвадовский предложил схему, согласно которой, за периодом балто-славянского единства (III тысячелетие до н. э.) последовала эпоха независимого развития (II—I тысячелетия до н. э.), которую сменил период нового сближения (с начала нашей эры по настоящий момент). Я. Эндзелинс считал, что после распада праиндоевропейского языка праславянский и прабалтийский языки развивались независимо, а потом пережили период сближения. Согласно гипотезе В. Н. Топорова и Вяч. Вс. Иванова, праславянский представляет собой развитие периферийного балтийского диалекта. Позднее В. Н. Топоров высказал убеждение, что «праславянский — это поздняя филиация не просто балтийских, а именно прусских диалектов».

Лексика праславянского языка

Большая часть праславянской лексики — исконная, унаследованная из праиндоевропейского языка. Однако длительное соседство с неславянскими народами наложило свой отпечаток на словарный состав праславянского языка. В праславянском имеются заимствования из иранских, кельтских, германских, тюркских, латинского и греческого языков. Вероятно, были заимствования из балтийских языков (однако их сложно выделить из-за того, что в случае со славянскими и балтийскими языками часто бывает трудно отличить заимствованные слова от исконно родственных) и, возможно, из фракийского (их сложно выделить из-за того, что о фракийском языке известно крайне мало).

К идее полной реконструкции праславянского языкового фонда в 60—70-е годы XX века независимо друг от друга пришли слависты трёх стран: в России c 1974 года издается многотомный «Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд», лексический объём которого по предварительным оценкам должен составить до 20 тысяч слов; в Польше не завершён аналогичный проект — «Праславянский словарь» (польск. Slownik Praslowianski), издаваемый также с 1974 года, и значительно отстающий от российского, а в Чехословакии с 1973 по 1980 годы издавался, но так и не закончен «Этимологический словарь славянских языков. Грамматические слова и местоимения» (чеш. Etymologický slovník slovanských jazyku. Slova gramatická a zájmena). В 2008 году в серии Лейденских индоевропейских этимологических словарей вышел «Этимологический словарь славянской исконной лексики» (англ. Etymological dictionary of the Slavic Inherited Lexicon) Р. Дерксена, в значительной степени основанный на ранее изданных праславянских словарях, но не вторичен по отношению к ним, вместе с тем содержащий лишь информацию схематического характера, соотносящий праславянские лексемы с соответствующими праиндоевропейскими корнями, а также не уделяющий внимания словобразовательным процессам реконструируемого фонда.

Значительную часть словарного состава современных славянских языков составляет праславянское наследие. По подсчётам польского лингвиста Т. Лер-Сплавинского, около четверти лексикона образованного поляка — праславянского происхождения.

Реконструкция праславянской лексики помогает узнать больше о жизни и быте праславян, а также помогает в поисках их прародины. Так, известны сельскохозяйственные термины (*orati «пахать», *gumьno «гумно», *tokъ «ток», *snopъ «сноп», *solma «солома», *zьrno «зерно», *moka «мука», *zьrny «жернов»), название сельскохозяйственных орудий (*soxa «соха», *borna «борона», *motyka «мотыга», *rydlo, *sьrpъ «серп»), злаков (*proso «просо», *rъzь «рожь», *ovьsъ «овёс», *pьšenica «пшеница», *(j)ecьmy «ячмень»); животноводческие термины (*melko «молоко», *syrъ «сыр», *sъmetana «сметана», *maslo «масло»), названия домашних животных (*govedo «крупный рогатый скот», *korva «корова», *volъ «вол», *bykъ «бык», *tele «телёнок», *ovьca «овца», *(j)agne «ягнёнок», *kon’ь «конь», *zerbe «жеребёнок», *pьsъ «собака»); ткацкие термины (*tъkati «ткать», *stavъ/*stanъ «станок», *krosno «вращаемая часть ткацкого станка», *navojь, *otъkъ «уток», *cьlnъ «челнок», *bьrdo «бердо», *verteno «веретено», *nitь «нить», *vьlna «шерсть», *lьnъ «лён», *konopja «конопля», *kodelь «кудель», *presti «прясть», *sukno «сукно», *poltьno «полотно»), названия орудий и оружия (*sekyra «топор», *tesdlo «тесло», *nozь «нож», *pila «пила», *delbto «долото», *moltъ «молот», *šidlo «шило», *jьgla «игла», *kyjь «дубина», *kopьje «копьё», *lokъ «лук», *tetiva «тетива», *strela «стрела», *porktja «праща», *šcitъ «щит»).

Изучением праславянского языка (не дошедшего до нашего времени языка - предка всех славянских языков) член-корр. РАН Г.А. Ильинский занимался на протяжении всей своей жизни, и ни один русский ученый не внес большего вклада в его исследование, чем он. Ильинский первым в России составил обобщающий труд под названием «Праславянская грамматика», выделив ее предмет (праславянский язык) и обосновав метод изучения этого языка.

Анализ этого языка основывался на сравнительно-историческом методе, получившем широкое распространение в языкознании конца XIX - начале XX в. Исследуя и реконструируя праславянский язык, ученый не мог обойтись без данных сравнительного индоевропейского языкознания, а также без сопоставления живых и исчезнувших к настоящему времени славянских языков (болгарского, сербского, польского, чешского, словенского, русского, а также кашубского, лужицкого и др.).

Первое издание книги вышло в 1916 г. и получило широкое признание в отечественной и зарубежной науке. По представлению акад. А. А. Шахматова оно было удостоено в 1918 г. Толстовской премии и золотой медали АН, которая, впрочем, ввиду гражданской войны и разрухи так и не была вручена ученому.

Высоко оценивая значение этой работы Ильинского, А.А. Шахматов писал: «Г.А. Ильинский вообще блестяще выполнил свою задачу и, познакомив нас с результатами сравнительной грамматики славянских языков, содействовал в сильной степени дальнейшему их изучению».

Большой заслугой автора, по его собственному признанию, явилось и то, что он поставил себе целью «… составление такой грамматики языка, которая объединила бы в себе не только главные факты его фонетики и морфологии, но и главные итоги их исследований» (Предисловие, с. III - IV). Труд ученого состоял из Введения, 2 частей (Фонетика и Морфология) и насчитывал в своем составе 57 глав, 316 параграфов и более 550 страниц. Ильинский одним из первых в мировой науке дал системное описание праславянского языка в области вокализма (системы гласных звуков) и консонантизма (системы согласных), определил хронологию тех или иных звуковых изменений, наметил диалектные различия, вызревавшие в недрах праславянского языка. Работа ученого имела большое мировоззренческое значение, так как вскрывала единые корни всех славянских языков и давала наглядное представление о их былом языковом единстве.

Рассматривая историю праславянского языка в его развитии, Ильинский касался распределения индоевропейских языков по группам, определял место праславянского языка в кругу восточной группы индоевропейских языков, приводил известные в науке того времени мнения о прародине этого языка, времени его возникновения и распадения на отдельные славянские языки. Одним из вопросов, разрабатываемых в его работе, был вызывающий большой интерес до настоящего времени вопрос о лексических контактах славян с народами, принадлежащими к разным индоевропейским (и неиндоевропейским) языковым группам. Примечательно, что по всем излагаемым в «Праславянской грамматике» проблемам ученый не ограничивался изложением свода мнений, представленных в науке, но высказывал свой, оригинальный взгляд.

В связи с тем, что труд Ильинского имел большое значение для славистической науки, а за годы, прошедшие после выхода первого издания книги, появилось множество новых работ (и идей) по праславянской проблематике, в том числе у самого Г.А. Ильинского, Е.Ф. Карский, действовавший от имени АН СССР, предложил в 1927 г. Г. А. Ильинскому подготовить второе издание «Праславянской грамматики» (далее ПГ) для Энциклопедии славянской филологии. Ильинский охотно откликнулся на это предложение и сразу же приступил к подготовке второго издания. Эту работу он рассматривал в период конца 20-х - начала 30-х годов как главное дело своей жизни. Второе издание предполагалось выпустить значительно более расширенным и дополненным. Достаточно сказать, что одно Введение к книге было увеличено в два с лишним раза, а количество глав во втором издании возросло на 11 номеров и было равно 58, число же параграфов составляло 466.

История несостоявшегося выхода в свет второго издания «Праславянской грамматики» составляет одну из самых трагических сторон отечественного языкознания 30-х годов и связана она с тем, что в 20-е годы набрала силу и была объявлена истинно марксистской яфетическая теория Н.Я. Марра, а сравнительно-историческое языкознание, одним из наиболее талантливых представителей которого являлся Г.А. Ильинский, было объявлено несостоятельным и буржуазным. Нельзя не отметить, что если ряд отечественных ученых лишь пассивно противодействовал внедрению марровский идей в языкознание, то Ильинский активно выступал против марризма и даже участвовал в дискуссии, состоявшейся в Коммунистической академии, осознавая, что это может пагубным образом сказаться на выходе в свет его «Праславянской грамматики». Вот что он писал акад. Б.М. Ляпунову 2 марта 1929 г. в этой связи: «В последнее время я очень волнуюсь, что моя ПГ не увидит света совсем. Как я слышал от М.Н. Сперанского, председателем ком[иссии] «Языка и литературы» Академии Наук назначается Н.Я. Марр, и я очень боюсь, чтобы он не стал бросать мне палки в колеса. Он вообще не признает «праязыков» , а тут я еще недавно имел неосторожность выступить в здешней Коммунистической Академии вместе с небезызвестным Вам Е.Д. Поливановым о пресловутой яфетической теории, причем с полной откровенностью высказал свое мнение об этой фантасмагории (СПб. Отделение Архива РАН. Ф. 752. Оп. 2. лл. 200-200 об.). История взаимоотношений Ильинского с Марром не ограничивалась выступлением ученого на этом диспуте. Еще в 1921, когда Ильинский проживал и работал в Саратовском университете, его пригласили сотрудничать с Институтом Яфетидологических изысканий, на что ученый ответил сдержанно-саркастически: «Конечно, я могу только с глубокой благодарностью отозваться на Ваше лестное для меня приглашение. Но я боюсь, что, вследствие моего полного невежества в области яфетидского языкознания, Институт будет гораздо полезнее мне, чем я - ему…» (Письмо находится в фонде Н.Я. Марра, СПб. Отделение Архива РАН. Ф. 800, оп. 3 № 406, л.1). Еще более откровенно Ильинский высказывался по поводу идей Марра в письмах своим коллегам - ученым: « В филологии у нас задает тон Н.Я. Марр своей яфетидической теорией, которая представляет собой (чтобы не сказать худшего) бред сумасшедшего. И, тем не менее, эта сплошная ерунда будет у нас, вероятно, скоро объявлена общеобязательной для всех лингвистов «православной» системой языкознания, и горе тем, которые позволят себе назвать эту теорию ее настоящим именем»… «У нас вообще гуманитарные науки сейчас не в моде, курс идет на индустриализацию; даже мелкие исследования в области филологии не всегда получают благосклонный прием, особенно если марксизм не притянут к ним, хотя бы за волосы. зато почти официозный характер получила «яфетидическая теория» Н.Я. Марра, представляющая собой своеобразную смесь невежества, святой наивности и самой дикой фантазии» (Из писем Г.А. Ильинского М.Г. Попруженко, русскому ученому, эмигрировавшему после Октябрьской революции в Болгарию, (Архив Болгарской академии наук, ф. 61, ед. хр. 164, л. 22, л. 24, письма от 5.11. и 16.12 1928 г.).

Эта же непримиримое отношение Г.А. Ильинского к «новому учению о языке» отразилось и при выдвижении его в действительные члены Академии наук СССР. Его кандидатура была предложена Б.М. Ляпуновым, Е.Ф. Карским, В.Н. Перетцем и В.М. Истриным, но он не только не был избран академиком, но отказался от баллотировки на последнем туре голосования, так как понимал в сложившейся ситуации всю бесперспективность этих выборов. Вот что он писал по этому поводу акад. Б.М. Ляпунову, с которым на протяжении всей жизни его связывали теплые дружеские отношения и общие научные интересы: «Что касается моих перспектив в АН, то я, конечно, сам смотрю на создавшуюся ситуацию трезво и нисколько не самообольщаюсь напрасными надеждами: на предстоящую кампанию я смотрю как на лотерею, в которой 99% составляют черные билеты». (СПб. отделение Архива РАН, ф. 752, оп. 2, л. 267, письмо от 29.4. 1930). Этот взгляд Ильинского полностью соответствовал действительности, ибо лингвистический разряд Института языка и литературы РАНИМХИИРК отмечал его непримиримую позицию по отношению к марровскому учению и приверженность индоевропейской теории.

Безусловно, сравнительно-исторический метод в языкознании был той основой, на которой было построено все здание «Праславянской грамматики». Ученому было совершенно ясно, что отрицание этого метода является антинаучным. Во 2-ом издании Введения к своему труду он высказался об этом с полной определенностью: «Как сравнительный языковед, сопоставляя звуки и формы отдельных индоевропейских языков делает приблизительно точные выводы о том виде, который они имели в момент распадения индоевропейского языка, так и сравнительный лингвист-славист, комбинируя между собою данные славянских наречий догадывается о тех праславянских образованиях, которые положили им начало» (ПГ. Л. 5). Достаточно сопоставить это положение с прямо противоречащим ему постулатом основателя «нового учения о языке», содержащимся в его работе «К происхождению языков»: «Господствующая индоевропейская школа языкознания не признает, да и не может признать яфетической теории, так как она опрокидывает ее не только основные положения, вроде сказки о праязыке, но и подрывает самый метод ее работы, исключительно формально-сравнительный. <…> О примирении новой теории со старой по принципиальным вопросам не может быть речи, если индоевропеист не откажется от своих главных положений. Попытку некоторых из моих весьма немногочисленных учеников и особенно последователей перекинуть мост считаю делом более пагубным, чем желание громадного большинства лингвистов-индоевропеистов абсолютно игнорировать яфетическое языкознание», чтобы понять, что работа Ильинского была обречена. Тем не менее, сторонники сравнительного языкознания, представители старой школы в языкознании, возлагали большие надежды на появление ПГ, считая ее выход ответом на фантасмагорическую теорию Марра.

Подготовленное в середине 1930 г. к печати второе издание «Праславянской грамматики» было взято в производство и должно было появиться в ленинградском отделении издательства «Наука», но корректуры шли крайне медленно. Редактором и неизменным помощником Ильинского при корректировании книги был Б.М. Ляпунов, которому он с благодарностью писал: «Что касается редактирования ПГ, то, конечно, я могу только благодарить судьбу, что она послала мне такого благородного редактора, как Вы: Вы уже успели сделать не мало ценных дополнений к книге и спасти ее не от одной неточности…» (СПб. отделение Архива РАН, ф. 752, оп. 2, л. 260). В связи с замедлением работы над книгой в издательстве Ильинский заподозрил неладное, он предчувствовал, что Марр и его сторонники могут вмешаться в процесс издания. В 1930 г. начинается последовательная травля Ильинского и других ученых индоевропеистов, застрельщиком которой выступил Н.Ф. Яковлев, о чем Ильинский сообщал в письме к Ляпунову от 29 октября 1930 г.: [Яковлев] …еще в августе напечатал в газете «За коммунистическое просвещение» возмутительную статью, призывая сторонников марксизма и яфетизма сплотиться против индоевропеистов и начать персональную атаку на них, как «подкулачников» (!!!) В частности, он задел в этой статье М. Петерсона, Д. Бубриха и особенно меня, ошельмовав как «реакционнейшего из современных славистов» (СПб. отделение Архива РАН, ф. 752, оп. 2, л. 285).

В 1930 г. Ильинский, обеспокоенный приостановкой издания, пишет письма в Академию наук и ее Редакционно-Издательский совет (РИСО), в которых он «истощил все аргументы в доказательство необходимости продолжения печатания книги», но эти письма остались без ответа. В этом он тоже усматривал вмешательство Марра, так как один из его адресатов - В.П. Волгин, в бытность свою деканом I МГУ, по свидетельству Ильинского Ляпунову, относился к нему «абсолютно корректно и довольно благожелательно». … «Если в Ленинграде он стал ко мне относиться совершенно иначе, то без сомнения - под влиянием Марра. Для меня не может быть также никакого сомнения, что и ПГ он топит под диктовку того же злого гения нашей науки» (СПб. отделение Архива РАН, ф. 752, оп. 2, ед. хр. 117, л. 301 об.)

Тем временем Праславянская грамматика по решению РИСО была передана на отзыв Н.Я. Марру, который, как и следовало ожидать, дал на нее резко отрицательный отзыв: «Указанная работа Г.А. Ильинского, результат его многолетнего труда, не выходит по своему материалу и своим интересам за пределы формально-сравнительной школы языковедения, а методологически стоит целиком на позициях идеалистической лингвистики. Вследствие этого работу Ильинского ни в коем случае нельзя рекомендовать в качестве практического пособия по изучению славянских языков, следовательно, ее незачем и печатать» (СПб. отделение Архива РАН, ф. 18, оп. 2, № 238, л. 100). Марр предложил издать лишь Введение к работе, к которому предполагалось дать предисловие, в котором должен был быть развенчан «формально-сравнительный метод» в языкознании и показан тупик, «в который завел этот метод так называемое славяноведение», а основную часть книги вообще не печатать. Издать же Введение предлагалось ограниченным тиражом.

Отзыв Марра датирован 12 февраля, а уже 13 числа того же месяца РИСО приняло следующее решение: «Приняв к сведению письменный отзыв акад. Н. Я. Марра о работе Г.А. Ильинского «Праславянская грамматика», согласиться с его предложением издать книгу, снабдив ее предисловием. Просить акад. Н.Я. Мара написать это предисловие, предварительно испросив на то согласие автора. Закончить издание, выпустив лишь в количестве, необходимом для снабжения Библиотеки Академии (50 экз.) и других библиотек (по одному экземпляру). Оставшиеся ранее отпечатанные листы сдать для использования на бумажную массу» (СПб. отделение Архива РАН, ф. 18, оп. 2. № 238, л. 98).

Ильинский мужественно начал отстаивать свой труд, написав заявление в РИСО, где он особо подчеркивал, что решать судьбу его книги на основании отрицательного отзыва Марра ошибочно: «Не говоря уже о том, что он [Марр. - Г.Б.] не может относиться ко мне беспристрастно, - ведь я являюсь открытым и принципиальным противником его яфетической теории, считая ее неудовлетворительной, между прочим, и с марксистской точки зрения, - Н.Я. Марр едва ли может быть признан безапелляционным авторитетом в области славистики: он никогда не занимался систематически вопросами славяноведения… Поэтому ставить судьбу моей книги в зависимости от мнения аакад. Н.Я. Марра так же странно, как удивительно было бы судить о ценностях специального труда по грамматике на основании отзыва тюрколога, хотя бы и первоклассного» (СПб. отделение Архива РАН, ф. 18, оп. 2 № 238, л. 154). Во втором заявлении в РИСО он отмечает еще одну деталь: первое издание ПГ было удостоено Толстовской премии и золотой медали АН на основании отзыва А.А. Шахматова. «Теперь же, - продолжает ученый, - Академия наук собирается ту же книгу, но в усовершенствованном и расширенном виде подвергнуть почти полному уничтожению. Основание - отзыв Н.Я. Марра. Но неужели авторитет Марра, никогда серьезно не занимавшегося славянским языками, и который сам, как добросовестный ученый, никогда не называл и не называет себя славистом, имеет более решающее значение, чем авторитет Шахматова, прямого специалиста и автора целого ряда капитальных работ именно в области праславянского языка?» (Там же, л. 157) Ответ на этот риторический вопрос очевиден.

Копию первого заявления в РИСО Ильинский отправил Ляпунову, который, в свою очередь, тоже обратился с ходатайством о продолжении печатании ПГ в полном объеме. В своем заявлении Ляпунов не побоялся подчеркнуть, что труд Ильинского ценен прежде всего тем, что содержит выводы сравнительной фонетики и морфологии славянских языков, выступая фактически не только против отзыва Марра, но и против всего «нового учения о языке». Это ходатайство Ляпунова, казалось, возымело силу, и на заседании РИСО 25 марта 1931 г. было решено «Просить акад. А.С. Орлова просмотреть работу Г.А. Ильинского (частью уж набранную и частью в рукописи) с точки зрения внесения в нее таких поправок (сокращений и дополнений), которые без особого напряжения и больших изменений дали бы возможность издать эту работу». Весьма показательно, что «редактирование» ПГ было предложено не лингвисту, а литературоведу, который, по собственному признанию, «не решался касаться лингвистики».

Отзыв Орлова несмотря на всю обтекаемость был в конченом счете отрицательным, ибо хотя он на словах «не отрицал желательности опубликования Праславянской грамматики», но даже будучи неспециалистом в области языкознания сумел разглядеть главную особенность Введения, заключающуюся, по его словам в том, что «… положения «сравнительной» грамматики выражены здесь с наибольшей резкостью и в таком виде проходят по всем §§ (все 96 печ. стр.)» (СПб. отделение Архива РАН, ф. 18, оп. 2 № 238, л. 104).

Судя по сохранившимся документам, 22 мая 1931 г. секретарь РИСО И. Эйзен обратился к Марру с просьбой дать новое заключение о работе Ильинского, препроводив ему вместе с набором и рукопись, а также все выписки из протоколов заседаний РИСО, на которых обсуждался вопрос издания ПГ, и первое заключение Марра. Однако второй отзыв Марра (если он вообще существовал) в материалах Архива нами обнаружен не был. Скорее всего Марр окончательное распоряжение о приостановлении издания отдал устно.

Возможно, слабые надежды на возобновление печати у Ильинского еще оставались. В письме Ляпунову от 23.12. 1931 г. он писал: И после Вашего последнего письма я остаюсь в недоумении относительно судьбы ПГ. Мне неясно, вынесло ли РИСО окончательное постановление о дальнейшем печатании или нет; кроме того, я по-прежнему нахожусь в неведении, как будет поступлено с отпечатанным Введением: уничтожат ли его совсем или выпустят в ограниченном количестве экземпляров? <...> Хотя Вы и пишете, что главной причиной гонения на ПГ является отсутствие в ней марксистско-ленинск[ой] идеологии, но я не верю в это. Если бы это было так, то почему же будет издаваться 2-ая часть работы Обнорского о “Склонении”? Ведь в ней также нет ничего марксистского; Державин, которому нельзя отказать в недостатке сочувствия к официальным доктринам, печатает в I т. Трудов Слав[янского] И[нститу]та три статьи Сперанского, в которых Вы напрасно стали бы искать даже со свечой марксистских или ленинских идей. Следовательно, дело не в идеологии, а в личности автора ПГ, ненавистной Марру и его сателлитам. При таких обстоятельствах я серьезно подумываю о том, чтобы сложить с себя даже звание чл[ена]корресп[ондента] РАН, мотивировав свое решение в особой докладной записке» (СПб. отделение Архива РАН, ф. 752, оп. 2, л. 334).

Когда же ученый окончательно понял, что и постановление РИСО относительно печатания одного Введения осталось на бумаге, превратишись в пустую формальность, он стал просить Ляпунова об одном - спасении самой рукописи ПГ. В письмах своему другу он не перестает повторять эту просьбу в разных вариантах: просит взять ее себе на хранение, чтобы потом переслать в Москву, предлагает заехать в Ленинград, чтобы взять ее лично у Ляпунова. Остается неясным, по каким причинам он этого не сделал, а также почему Ляпунов не забрал работу (в фонде Ляпунова она отсутствует). Так или иначе, но в Архиве Санкт-Петербургского отделения РАН уцелело лишь Введение, переписанное рукой жены Ильинского и часть его корректур, текст же основной части 2-го издания ПГ, по-видимому, следует считать утраченным.

Ниже публикуются фрагменты из Введения ко 2-му изданию ПГ Ильинского.

Введение

Общие понятия
1. Что такое праславянский язык?

Под термином «праславянский язык» в науке принято разуметь тот язык, которым славяне говорили в ту эпоху, когда они составляли одно этнографическое целое. В то время не было ни русских, ни болгар, ни сербо-хорватов, /л. 2/ ни словенцев, ни чехов, ни сербо-лужичан, ни поляков, но были только slov ě ne , объяснявшиеся на наречии, которое, хотя и никогда не было свободным от известных диалектических различий, но в общем представляло довольно цельную лингвистическую индивидуальность.

Вместо термина «праславянский язык» некоторые ученые, - в России особенно Фортунатов и его школа , а во Франции Me йе и его ученики, предпочитают употреблять термин «общеславянский язык», « le slave commun », но этого слова следует избегать, так как оно может повести к крупным недоразумениям: ведь не всякое общеславянское явление языка может быть в то же время и праславянским. Например, выпадение редуцированных гласных в открытых слогах или замена древней формы им. пад. основ на -ū- соответствующей формой вин. пад. (Kr ъ v ь вм. Kry , ljub ъ v ь вм. ljuby и т.д. суть явления несомненно общеславянские, но они возникли не в эпоху славянского племенного единства, а на глазах истории уже отделившихся славянских языков. Конечно, это возражение сохраняет силу и для того «общеславянского языка», под которым Будде … и некоторые другие разумеют позднейшую эпоху жизни славянского праязыка (накануне его распаде//ния) /л. 3/ в отличие от более древней «праславянской» в самом точном смысле этого слова.

2. «Фикция» праславянского языка

Из предложенного определения понятия «праславянский язык» видно, что он представляет собой в настоящее время только н а у ч н у ю ф и к ц и ю. В самом деле, если бы от праславянского языка дошли до нас непосредственные следы в виде писаных памятников или даже какого-либо живого говора, каким-нибудь чудом сохранившегося без изменений в течение многих и многих сотен лет, то мы имели бы тогда право говорить о праславянском языке как о реальном ф а к т е. Пока этого нет, и пока мы не смеем даже мечтать об открытии подобных памятников или подобного говора, мы можем составить себе о нем лишь приблизительное понятие, и притом исключительно путем изучения его мертвых и живых потомков, т. е. тех восьми наречий, которые образуют собой так называемую славянскую семью языков. Тщательное и осторожное комбинирование их данных как между собой, так и со свидетельствами родных братьев праславянского языка - прочих индоевропейских языков - дает науке возможность, по крайней мере, отчасти восстановить или реконструировать славянский /л. 4/ праязык. Следовательно, здесь наука действует теми же средствами, как и тогда, когда посредством сравнения отдельных индоевропейских языков она строит (часто поразительно точные) догадки о первоначальной структуре индоевропейского праязыка. Конечно, и последний язык есть фикция, но фикция, которая некогда представляла такой же живой факт, как и, например, та «вульгарная» народная латынь, из которой уже на памяти истории образовались многочисленные современные романские наречия.

3. Задачи и методы праславянской грамматики

То обстоятельство, что праславянский язык не оставил после себя никаких других памятников, кроме современных и некоторых вымерших славянских наречий, предопределяет не только сравнительный характер метода праславянской грамматики, но и ее главнейшие задачи. В самом деле: сравнивая славянские языки между собою, мы замечаем в них рядом с такими особенностями, которые развились несомненно в историческое время, и целую массу таких о б щ и х им черт, которые не могут быть объяснены иначе, как единством их происхождения из тождественного источника. Вопросами о том, что  является в современных славянских языках на//следством /л. 5/ их отца и что представляет продукт их обособленного индивидуального развития, занимается особая лингвистическая дисциплина, - с л а в я н с к а я с р а в н и т е л ь н а я г р а м м а т и к а: как сравнительный языковед, сопоставляя звуки и формы отдельных индоевропейских языков делает приблизительно точные выводы о том виде, который они имели в момент распадения индоевропейского языка. Так и сравнительный лингвист-славист, комбинируя между собою данные славянских наречий, догадывается о тех праславянских образованиях, которые положили им начало. Отсюда следует, что в о с с т а н о в л е н и е п р а с л а в я н с к о г о я з ы к а е с т ь г л а в н е й ш а я з а д а ч а н а у к и с л а в я н с к о й с р а в н и т е л ь н о й г р а м м а т и к и, а грамматика этого языка есть ее п е р в а я г л а в а.

Но говоря о реконструкции праславянского языка как о главной проблеме славянского сравнительного языкознания, не следует, однако, упускать из виду одного в высшей степени важного обстоятельства: как бы мы глубоко ни изучили звуковой и формальный состав современных славянских языков, мы никогда не будем в состоянии изобразить историю праславянского языка на всем ее протяжении, от начала его зарождения до распадения на отдельные славянские наречия. И это понятно, так как в основе последних лежит не в е с ь праславянский язык во /л. 6/ всем его объеме, а только известные отдельные его говоры. А если так, то современные потомки этих говоров не могли отразить в себе те явления праславянского языка, которые закончили цикл своего развития задолго до того времени, когда начался процесс дифференциации праславянского языка. Отсюда следует, что современные славянские языки могут дать матерьял для заключения только о п о с л е д н е м моменте эволюции славянского праязыка, но помочь проникнуть в тайны его зарождения они сами по себе не в состоянии. Например, на основании того факта, что все славянские языки употребляют существительные voda « aqua » (ср. древнецерковнослав. вода, болг. вода, сербохорв. voda , c ерб. voda , чеш. voda , вл. woda , п. woda , р. вода) мы можем сделать то несомненно верное заключение, что в праславянскую эпоху это имя имело форму voda , и что в ее состав входили звуки того типа, к которому принадлежали фонемы типа v , o , d , и a , но откуда возникли эти последние, какой процесс они пережили, прежде чем получили свой теперешний даже такой условный характер, - этого изучение одних славянских языков объяснить не может. В других случаях наше положение бывает еще хуже: некоторые праславянские звуки, как, например, ě (ять) или ъ. ь, оставили в современных славянских языках такие разнообразные рефлексы, что мы или совсем оказываем//ся /л. 7/ бессильными определить природу тех фонем, к которым они восходят д а ж е к а к з в у к о в ы е т и п ы, или можем это сделать лишь в самых общих, неопределенных чертах.

Положение исследователя было бы безвыходное, если бы на помощь к славянской грамматике в таких случаях не являлась другая наука - с р а в- н и т е л ь н а я г р а м м а т и к а и н д о е в р о п е й с к и х я з ы к о в. И она имеет главной задачей восстановление праязыка, но такого праязыка, который уже достиг венца и конца своего развития, который уже давно прошел все главные его этапы и был уже близок к полному и окончательному распадению на отдельные диалекты. Но к о н е ц развития индоевропейского праязыка есть н а ч а л о развития тех диалектов, из которых возникли его потомки, в том числе и та группа говоров, в недрах которых зародился язык праславянский. Таким образом, если славянская сравнительная грамматика дает нам понятие преимущественно о конечных этапах эволюции праславянского языка, то сравнительная грамматика индоевропейских языков знакомит нас с п е р в ы м и моментами его жизни. Отсюда и вытекает огромное значение сравнительного языкознания для праславянской грамматики: ведь только установив отправные точки развития праславянского языка, можно приступить к изучению тех многочисленных фонетических и морфологических процессов, которые мало-помалу привели к образованию современных славянских языков, конечно, в их эмбриональном состоянии. /л. 8/

4. Значение праславянского языка для славянского, индоевропейского и общего языкознания

Итак, если наука знает что-нибудь достоверное о праславянском языке, об его происхождении, составе, условиях и законах его развития, то исключительно благодаря методическому и систематическому комбинированию данных двух лингвистических дисциплин: с р а в н и т е- л ь н о й г р а м м а т и к и с л а в я н с к и х я з ы к о в и с р а в н и т е л ь н о й г р а м м а т и к и и н д о е в р о п е й с к и х я з ы к о в: обе эти науки суть как бы два столпа, на которых покоится величественное здание грамматики праславянского языка. Из этого не следует, однако, что наука о праславянском языке, всецело обязанная своим существованием указанным двум дисциплинам, для них самих сама по себе не представляет интереса. Совсем напротив: без ее положений и в особенности без собранных ею фактов они сами не могут сделать почти ни шагу в их собственных изысканиях.

/л. 9/ В самом деле, мы не напрасно назвали выше грамматику праславянского языка п е р в о й г л а в о й сравнительной грамматики славянских языков. Изучая эту главу, мы тем самым составляем себе довольно точное представление о том огромном наследии, которое славянские языки получили от своего отца и которое до сих пор является их могущественным связующим цементом. И можно заранее сказать, - мы ничего не поймем ни в историческом развитии отдельных славянских языков, ни в их взаимном отношении, если мы предварительно самым точным образом не выделим в них те общие черты, которые они вынесли из праславянской эпохи, или как готовый капитал (как например, отдельные звуки и формы), или в виде известных предрасположений и тенденций, которые уже на почве отдельных славянских языков предопределили ход многих фонетических и психоморфологических процессов в строго определенном направлении. Следовательно, праславянская грамматика бросает яркий свет на древнейшие элементы и моменты в структуре каждого отдельного славянского языка, и этим закладывает фундамент не только для построения исторической грамматики данного языка, но и для строго научного изучения дифференциации основного славянского языкового ядра, т.е. тех процессов, которые и составляют, собственно говоря, главное содержание праславянской грамматики как та//ковой. /л. 10/ А одним из важнейших результатов такого выяснения относительной роли архаизмов и новообразований в жизни отдельных славянских языков является определение взаимного родства между славянскими языками, или - другими словами говоря, - их строго научная классификация. Таким образом, без преувеличения можно сказать, что на науке о праславянском языке в конечном итоге базируется все славянское языкознание вообще, и потому знакомство с этим языком является sine qua non элементарного научного образования каждого слависта-лингвиста.

Но не только славистика, но и индоевропеистика вообще чрезвычайно заинтересована в успешном развитии науки о праславянском языке. Хотя последний представляет собой лишь одного из многих потомков индоевропейского языка, и хотя его роль долгое время играл за него его старший сын, так называемый старославянский, или древнецерковнославянский язык, однако в настоящее время никто не сомневается в том громадном значении, которое имеет праславянский язык для реконструкции индоевропейского праязыка. Дело в том, что из всей многочисленной семьи индоевропейских языков ни один, - за исключением разве литовского, - не сохранил в своих звуках, формах, ударении, интонации и словосочетании столько старины, как праславянский. На это совершенно верно указал Мейе, особенно подчеркивая поразительную устойчивость его консонантизма. А если так, то мы не должны удивляться, что многие, например, фонетические его процессы представляют довольно точное /л. 11/ отображение соответствующих явлений индоевропейского языка. Достаточно указать, что история возникновения редуцированных гласных в праславянском языке, в частности, появление их перед индоевропейскими носовыми и плавными сонантами бросает яркий свет на историю развития индоевропейских ослабленных гласных, и не даром Хирт в своей новейшей реконструкции языка индоевропейцев для обозначения одного вида последних пользуется славянской буквой ь.

С другой стороны, сохранение конечных гласных, благодаря которому индоевропейское именное склонение удержало в праславянском языке почти все свои падежные формы, помогает нам заглянуть во все главные тайники синтаксической конструкции индоевропейской фразы. Этих двух первых попавшихся примеров довольно, чтобы убедиться, что реставрация здания праязыка индоевропейцев неизбежно обречена на неудачу, если архитектор будет пренебрегать тем неисчерпаемым матерьялом, который содержит в этом отношении праславянский язык. Вместе со своим ближайшим собратом, языком прабалтийским, праязык славян должен служить в такого рода работах не только к о р р е к т и в о м, но и в известной степени и д и р е к- т и в о м. Поэтому мы не должны считать простой случайностью то, что тот гениальный лингвист, который первый в широком масштабе стал применять идею праязыка к сравнительно-//лингвистическим /л. 12/ исследованиям, Авг. Шлейхер , с особенной любовью занимался изучением именно балтийских и славянских языков.

Но праславянский язык имеет огромное значение не только для сравнительной грамматики индоевропейских языков, но и для общего языкознания. Недавно ван-Вейк совершенно верно указал, что ни в каком другом так наглядно не проявляется теснейшая зависимость частных изменений от более общих тенденций, как в языке праславянском. Почти все фонетические изменения, которые, как увидим ниже, развились в конце праславянской эпохи и которые наложили на праславянский язык печать особенной оригинальности, представляют собой результат двух стремлений, именно стремления к максимальной полноте голоса и к палатализации согласных.

Первая тенденция нашла себе конкретное выражение в так называемом з а к о н е о т к р ы т ы х слогов. В противоположность к прагерманскому языку, где неконечные слоги оканчивались обычно на согласный, в праславянском языке слог вообще мог оканчиваться только на гласный звук. Возникнув у носителей языка по каким-то невыясненным еще чисто внутренним причинам, данная склонность явилась движущим нервом, главным мотором почти всех важнейших фонетических процессов праславянского языка: и монофтонгизации дифтонгов (§ 86), и образования носовых гласных (§ 97). И возникновения чисто плав//ных /л. 13/ сочетаний (§129), и декомпозиции предлогов (§ 166), и упрощения согласных и ассимиляции согласных и т.д. Даже отпадение конечных согласных (§§ 177, 185) было прямым последствием тенденции оканчивать всякий слог гласным звуком, и потому не на верном пути находился Миккола, когда, наоборот, в отпадении конечных согласных надеялся открыть исходную точку для развития закона открытых слогов. Вероятно, в связи с возникновением открытых слогов находится и стремление праславянского языка произносить гласные возможно более открыто, результатом чего, между прочим, явилось ослабление лабиализации одних гласных (например, о, ŭ, ū) и широкое произношение других (например, ĕ).

Таким же мощным и проникавшим в весь организм праславянского языка фактором было стремление смягчать согласные всюду, где они находились непосредственно перед палатальными гласными (e ,ę,ĕ,i, ь). Эта палатализация согласных вызвала многочисленные и очень важные звуковые изменения, и притом нередко не в один раз, а в два или даже три приема. Ниже мы ознакомимся со всеми такими процессами подробно, а теперь мы заметим, что и эта тенденция зародилась в праславянском языке вследствие имманентных причин, и потому, вместе с первою, заслуживает самого глубокого и пристального изучения всякого исследователя общих законов развития языка.

Публикацию подготовила Г.С. Баранкова при поддержке РГНФ в рамках проекта № 06-04-00580а «Русская филологическая наука в Болгарии»

Примечания

Об истории 2-го издания Праславянской грамматики см. также: Журавлев В.К. Из неопубликованной «Праславянской грамматики» Г.А. Ильинского // Вопросы языкознания. 1962. № 5. С. 122-129. Баранкова Г.С. К истории создания второго издания «Праславянской грамматики» Г.А. Ильинского // Русский язык в научном освещении. 2002. № 2(4). С. 212-248.

Ср. соответствующие высказывания по этому поводу Н.Я. Марра: «Мы против не только существования единой прародины конкретных языков, как они действительно существуют в своей жизненной полноте без абстракции, тем более против такого детски упрощенного восприятия, как праязык… праязык человеческой речи. Мы против существования каких-либо праязыков и у отдельных группировок человеческой речи, так называемой индоевропейской, семитической, или группировок более мелких, например, в круге индоевропейском - славянской, германской, романской... Только мысль, оторванная от материально существующей действительности, может допускать, что родство русского с чешским или польским или у французского с испанским будто одно происхождение, позволяющее-де строить их праязыки, праязык романский, праязык славянский и т.д., не говоря о научнейше сочиненном общем индоевропейском языке» Цит. по: Н.Я. Марр. Яфетидология. М., 2002. С. 194.

Цит. по: Н.Я. Марр. Яфетидология. М., 2002. С. 108.

См. отрывок из письма А.И. Томсона, приведенный М.А. Робинсоном в его книге Судьбы академической элиты: отечественное славяноведение (1917-начало 1930-х годов). М., 2004. С. 159: «Очень рад появлению нового издания Праславянской грамматики Ильинского. <…> Надеюсь, что вскоре все поймут научную ценность работ Марра и Ольденбурга, т.к. число лингвистов, прошедших настоящую научную школу, все больше у вас увеличивается».

Фортунатов Ф. Ф. (1848-1914) - выдающийся русский лингвист, занимавшийся изучением индоевропейских языков, славист, специалист в области сравнительно-исторической фонетики, приверженец сравнительно-исторического метода в языкознании, создатель и разработчик курсов лекций по сравнительно-исторической грамматике индоевропейских языков. Фортунатов известен как основоположник Московской Фортунатовской школы (Московской лингвистической школы), которая занимала ведущее место в истории отечественного языкознания конца XIX -нач. XX в. Из нее вышли многие знаменитые русские ученые, составившие славу русистики, славистики и компаративистики (А.А. Шахматов, Н.Н Дурново, В.К. Поржезинский, А.М. Пешковский, Б.М. Ляпунов, А.М. Томсон, Д.Н. Ушаков, С.М. Кульбакин, В.Н. Щепкин и др.). Учениками Фортунатова были также известные зарубежные исследователи: О. Брок, А. Белич, Э. Бернекер, И.Ю. Миккола и др., внесшие большой вклад в развитие мировой линвгстики. Все они достигли больших успехов в разработке проблем праславянского языка (праславянской акцентологии, морфологии и лексикологии).

Мейе А. (1866-1936) французский лингвист, иностр. член-корр. Петерб. АН (1906), автор многочисленных трудов по сравнительно-историческому языкознанию, в том числе работ: «Введение в сравнительное изучение изучение индоевропейских языков» (3-е изд. 1938), «Сравнительный метод в истор. языкознании (русс. перев. М., 1954), «Общеславянский язык» (рус. перевод 1951 г.), представляющий историю праславянского языка.

Будде Е.Ф (1859-1929) - отечественный языковед, член-корр. Петербургской АН (1916), автор трудов по славистике, истории русского языка и диалектологии.

Шлейхер А. (1821-1868) - немецкий ученый-компаративист, пытался первым установить как частные фонетические законы, действующие в пределах данного языка, так и всеобщие законы языка. Предпринял реконструкцию индоевропейского праязыка. Разрабатывал теорию стадиональности, так как считал, что три морфологических типа языков - изолирующие, агглютинирующие и флективные - представляют собой три последовательные ступени развития языка (см. Лингвистический энциклопедический словарь. М, 1990. С. 489, 491).

Вейк Николас ван (1880-1941)- нидерландский ученый славист, автор «Истории старославянского языка (рус. перев. 1957)

Лингвистическая палеославистика. Праславянский язык

Что будем делать с полученным материалом:

Особенности праславянского языка:

История языка

Лексика праславянского языка

Восстановление пароля